Широкая публика знает имена Вознесенского и Евтушенко, но вряд ли треть из тех, кому знакома фамилии наших шестидесятников, назовёт фамилию Олега Чухонцева.
Меж тем, он начинал с ними.
Более того, его можно назвать последним шестидесятником.
Слава, Богу, ещё живой.
Однако его тихий поэтический голос, неприспособленный для эстрадных микрофонов, сумели расслышать только в наше время:
«Попугай»
Мой удел невелик. Полагаю,
мне не слышать медовых речей.
Лучше я заведу попугая,
Благо стоит он тридцать рублей.
Обучу его разным наукам.
Научу его всяким словам.
На правах человека и друга
Из него человека создам.
Корабли от Земли улетают,
но вселенская бездна мертва,
если здесь, на Земле, не хватает
дорогого для нас существа.
Друг предаст, а невеста разлюбит,
отойдёт торжествующий враг,
и тогда среди ночи разбудит
вдохновенное слово:
- Дур – рак!
Что ж, сердись, если можешь сердиться,
да грошовой едой попрекай.
Бог ты мой, да ведь это же птица,
одержимая тварь – попугай!
Близоруко взгляну и увижу:
это он, заведённый с утра,
подарил мне горячую крышу
и четыре холодных угла.
Так кричи над разбуженным бытом,
Постигай доброту по слогам.
Я тебя, дуралея, не выдам.
Я тебя, дурака, не продам.
Для того, чтобы полнее понять Олега Чухонцева, как поэта своего , особенного склада в творчестве, можно сделать экскурс во времена Александра Пушкина.
Однажды Пушкин в шутку обронил в письме поэту Петру Вяземскому(1792-1878): «Твои стихи слишком умны… Поэзия должна быть глуповата».
Друг по лицею, Александра Пушкина, примечателен тем, что он один дожил из их дружеской среды до 86 лет.
Сто лет спустя поэт Владислав Ходасевич(1886-1939) обратил внимание на контекст этой фразы и прояснил сказанное Пушкиным:
«Поэзия должна быть глуповата, но поэту надлежит ум…»
Так и было в России: талант подразумевал ум. Причём ум, здравый, независимый от мнений «черни».
Такими поэтами-мыслителями были Жуковский. Пушкин, Баратынский, Тютчев…
В ХХ веке путь глубокий страдающей мысли стал опасен, вольнодумцев-поэтов власть наказывала.
Олег Григорьевич Чухонцев – один из тех немногих, кто устоял перед страхами и соблазнами, не променял совесть на тиражи, а остался поэтом интеллектуального усилия и духовного напряжения.
Возможно, именно поэтому Олега Чухонцева издавна отторгает телевидение - он несовместим с массовой культурой.
Огромное (хотя и не всем очевидное) достоинство русской поэзии в том, что в ней работает Олег Чухонцев.
Рядом с ним стыдно жить суетно. Как он сказал в своём стихотворении: «Не всё в душе опошлено. Она жива, жива стяжаньем Духа Божьего и кровного родства…».
***
Прочёл – и в белом зареве
обуглился листок:
- Я жду, как ворон ярови,
домой тебя, сынок.
И вот, с глазами
мокрыми,
по чёрной целине бреду –
а ты под окнами
как свечка обо мне.
Не всё в душе опошлено,
она жива, жива
стяжаньем Духа
Божьего
и кровного родства.
Из стужи ли, из жара ли,
из праха из-под ног:
- Я жду, как ворон ярови,
домой тебя, сынок…
1982 год.
Поэт родился в старинном города Павловский Посад*.
И сегодня можно увидеть тот самый старый деревянный дом на улице Кирова, который неоднократно упоминается в лирической исповеди поэта, и «черёмуха в овраге», и «предзакатные краски» июньских вечеров, и колокольню Вокресенского собора, и Покровско-Васильевский монастырь…
Впервые Павловский Посад упоминается в 1339 году, как село Павлово или Вохна в духовной грамоте Ивана Калиты. Село было вотчиной князя Дмитрия Донского, в 65 километрах от Москвы.
Город известен текстильной промышленностью, прежде всего производством знаменитых во всём мире павлово-посадских платков и шалей.
С искренней сыновьей любовью, Олег Григорьевич пишет о своём городе детства:
***
Этот город деревянный на реке
словно палец безымянный на руке;
пусть в поречье каждый взгорок мне знаком
как пять пальцев, - а колечко на одном!
Это чудо – пахнет лесом тротуар,
пахнет тёсом палисадник и амбар;
на болотах, где не выстоит гранит,
деревянное отечество стоит.
И представишь: как же сложится судьба,
как из брёвен деревянная изба;
год по году – не пером, так топором –
вот и стены, вот и ставни, вот и дом.
Стой постой, да слушай стужу из окон,
да поленья знай подбрасывай в огонь;
ну а окна запотеют от тепла –
слава Богу! Лишь бы крыша не текла!
Олег Григорьевич Чухонцев родился 8-го марта 1938 года в городе Павловском Посаде, Московской области.
Отец – Григорий Васильевич, работал завхозом в районном отделе милиции, отвечал за конюшню с 12 лошадьми, заготовку сена для их прокорма.
Мать – Анна Даниловна, из простых крестьян, по признанию поэта, именно от неё он унаследовал её талант рассказчицы.
После школы, Олег поступал на журфак МГУ, но его с серебряной медалью не пропустили учиться. Он потом, с горечью вспоминал, что экзамен проходил для родителей, с должностями и связями.
На следующий год, чтобы поступить, Олег вынужденно сдал экзамены, и стал учиться в Московском педагогическом институте.
В 1962 году Олег Чухонцев окончил факультет русского языка и литературы Московского педагогического института имени Крупской.
Первая поэтическая публикация состоялась в 1958 году, в журнале «Дружба народов» №11.
В советские годы его стихи мало печатали столичные толстые журналы: проникнутые интересом к русской истории они не вписывались в советский реализм.
Составленная в 1960 году книга стихов «Замысел» издана не была, той же участи удостоилась и следующая книга «Имя».
Творчество Олега Григорьевича оказалось глубоко чуждо советским представлениям о поэзии.
В 1968 году, после публикации в журнале «Юность» стихотворения «Повествование о Курбском», началась открытая травля поэта в печати, на издание его произведений был наложен негласный восьмилетний запрет.
Власть обиделась за стихи о князе Курбском, «первом русском политэмигранте», в речах которого увидели критику деспотизма властей, в отношении к простому народу.
Рукописи Олега Чухонцева, с тех пор, несмотря на положительные рецензии, годами лежали в издательствах.
Первый сборник Олега Чухонцева, «Из трёх тетрадей», вышел только в 1976 году, когда поэту было уже 38 лет, а ведь его стихами, до этого, восхищались, ими зачитывались Наум Коржавин, Александр Галич, Булат Окуджава…
Долгие годы поэту приходилось зарабатывать на хлеб переводами.
Он переводил в английского: Роберта Фроста, Джона Китса, с французского: Поля Верлена, с немецкого Гёте, с армянского Паруйра Севака…
Работал Олег Григорьевич и в отделах поэзии журналов «Юность» и «Новый мир».
Сборник «Из трёх тетрадей» - назвали главным литературным событием года.
С этого момента Олег Чухонцев становится известен не только узкому кругу литераторов, но всех читателей России, как поэт первого ряда.
Затем издавались сборники» «Слуховое окно»,-1983, «Ветром и пеплом»-1984, «Пробегающий пейзаж»-1997, «Фифиа»-2003, сборник «Однофамилец»-2008».
Сегодня Олег Чухонцев – автор семи книг стихотворений, наиболее полное их собрание «Из сих пределов» - 2005 год.
С началом перестройки, Олег Григорьевич, стал заслуженно получать премии за своё самобытное поэтическое творчество:
Олег Чухонцев – лауреат Государственной премии Российской Федерации-1993 год, Пушкинской премии Альфреда Тёпфера-Гамбург, премий имени Александра Блока и Бориса Пастернака, Пушкинской премии России-2003 год, лауреат национальной литературной премии «Поэт»-2007 год.
Лауреатом национальной премии «Поэт»-2007, Олег Григорьевич стал третьим, после Александра Кушнера-2005 и Олеси Николаевой-2006.
После Олега Чухонцева, престижную премию «Поэт», по годам получили следующие российские замечательные поэты:
Тимур Кибиров-2008, Инна Лиснянская-2009, Сергей Гандлевский-2010, Виктор Соснора-2011, Евгений Рейн-2012, Евгений Евтушенко-2013, Геннадий Русаков-2014, Юлий Ким-2015, Наум Коржавин-2016, Максим Амелин-2017.
Необходимо сказать о статусе премии «Поэт»:
Российская национальная премия «Поэт» учреждена Обществом поощрения русской поэзии А.Б. Чубайсом и при финансовой поддержки РАО «ЕЭС России» в апреле 2005 года, как награда за наивысшие достижения в современной русской поэзии.
Согласно статусу премии, ею могут быть награждены только ныне живущие поэты, пишущие на русском языке, безотносительно к их национальности и месту проживания.
Премия может быть присуждена одному лицу только один раз.
Право номинации (выдвижения на соискание премии) принадлежит только членам Попечительского совета Общества поощрения русской поэзии, созданного по инициативе группы литературных критиков и литературоведов при поддержке РАО «ЕЭС России».
Поэты-лауреаты, согласно Устава, входят в состав Общества поощрения русской поэзии: при этом поэт-лауреат предыдущего года становится председателем жюри литературной премии на следующий год.
Имя лауреата определяется тайным голосованием жюри, состоящего из членов Попечительского совета, либо формируется по его решению.
Лауреату премии «Поэт» вручается диплом, нагрудный знак и денежная премия в сумме – 1 500 000 рублей.
22 мая 2018 года Анатолий Чубайс на церемонии завершения премии, которая проходила в Центральном доме литераторов, официально объявил о закрытии премии «Поэт».
Он сказал:
«13 лет премия «Поэт» не просто прожила, она сформировала « высшую лигу поэтов».
Но если мы хотим служить миссии поддержки отечественной поэзии, то нужно меняться.
На смену этой премии для дальнейшего развития творческой деятельности будет создана премия «Поэзия», её будут продвигать среди молодёжи».
В конце повествования о жизненном и творческом пути замечательного поэта-шестидесятника, Олега Григорьевича Чухонцева, пожелаем ему надёжного здоровья, новых поэтических произведений, на радость почитателям его яркого самобытного, таланта!
Теперь для каждого, кто любит русскую поэзию, Павловский Посад прежде всего – город Олега Чухонцева.
Из поэтического наследия Олега Чухонцева.
***
Я не помнил ни бед, ни обид,
жил как жил – и во зло, и во благо.
Почему же так душу знобит,
как скулит в непогоду дворняга?
Почему на окраине дней,
Самых ясных и самых свободных,
так знобит меня отблеск огней
и гуденье винтов пароходных?
Верно, в пору стоящей воды
равновесия нет и в помине,
и предчувствие близкой беды
открывается в русской равнине.
И присутствие снега и льда
ощущается в зябком дыханье,
что такая вокруг пустота,
что хоть криком кричи в мирозданье.
Никого… Я один на один
с прозябаньем в осенней природе,
в частоколе берёз и осин,
словно пугало на огороде.
Мы срослись. Как река к берегам
примерзает гусиною кожей,
так земля примерзает к ногам
и душа – к пустырям бездорожий.
Видит Бог, наше дело - труба!
Так уймись и не требуй огласки.
Пусть как есть торжествует судьба
на исходе недоброй развязки.
И, пытая вечернюю тьму,
я по долгим гудкам парохода,
по сиротскому эху пойму,
что нам стоит тоска и свобода.
***
Мы пили когда-то – теперь мы посуду сдаём.
В застольном сидели кругу, упираясь локтями.
Теперь мы трезвее и реже сидим за столом,
Где нет уже многих и мы уж не те между нами.
Хлопушка с крапивой цветут на забытых костях.
По вечным маршрутам по выбыли, по неминучим.
Как всех разметало! А мы засиделись в гостях.
Так выйдем на воздух, морозцем подышим колючим!
У нас ещё родина с нами и хрупкий снежок,
которые, как не секут нас, а век не покинуть.
И есть ещё этот язык, круговой посошок,
и кроме желания жить есть и жажда погибнуть.
Пойдём по Бутырскому валу и влево свернём,
по улице главной дойдём до Тверского бульвара,
где зорко молчит, размышляя о веке своём,
невольник чугунный под сенью свободного дара.
И мы помолчим о своём… А денёк серебрист,
и тёмные липы, морозный пройдя электролиз,
горят белизною, и чудом оставшийся лист
трепещет на ветке, окалиной радужной кроясь.
А правящий класс возлюбил серебристую ель:
Когда пролетают по городу чёрные чайки,
Они, как курсанты, цепочкой стоят – и метель,
Крутясь и шибая, позёмку метёт по брусчатке…
Друзья дорогие, да будет вам в мире светло!
Сойдёмся на зрелости лет в одиночестве тесном.
Товарищи верные, нас не случайно свело
На поприще гибельном, но, как и в юности честном.
***
Класть ли шпалы, копать ли землю
хоть несладко, да не впервые.
Вот и выдалось воскресенье,
о плечистая дева Мария.
В рельсы вмёрз аккуратный домик
в стороне от транзитных линий.
Хлопнешь дверью – как на ладони
водокачка да острый иней.
В полушубке, сидящем косо,
в чёрных чёсанках, сбитых набок,
покрасневшая от мороза,
волочишь ты мужицкий навык.
Ты приходишь в пару из стужи,
в белом облаке довоенном –
вот он, дом: ни отца, ни мужа,
только снимки – в упор – по стенкам.
В жадном взгляде, в святом упрямстве,
в складках рта, где легла забота –
и нелёгкая постоянство,
и неженская та работа.
По привычке хоть что-то делать
и пошла и постирала.
Вот и нечего больше делать.
Постелили… Постояла…
Руку вытянешь – никого там.
закричала бы что есть мочи!
… Бьёт прожектор по синим стёклам.
Мелко вздрагивает вагончик.
Притерпелось – и не изменишь,
под соседний стук засыпаешь
и куда-то всё едешь, едешь,
а куда – и сама не знаешь.
***
Радости нужен повод
день ли рождения, год
свадьбы - гуляй, коль молод.
Горе само найдёт.
Даром не потревожит,
лишних не скажет слов,
руку молчком положит,
глянет в глаза: готов?
Вздрогнешь, как от ушиба,
жизнь пронесётся вспять…
Вот и учись как рыба
воздух пустой глотать.
***
Я слышу, слышу родину свою!
Вдоль ровных лип, вдоль стриженных заборов
Брожу и – хоть убей – не узнаю
Ни тех дворов, ни птичьих коридоров.
Здесь дом снесли, тут вырубили сад,
Там под фундамент яму раскопали.
Но дождь прошёл – и в будущем подвале
Ещё ныряет выводок утят.
И грустно мне. Каких искать примет?
Я этот город знал не понаслышке.
А он другой: ни старых улиц нет,
Ни вечного пожарного на вышке.
Так многого вокруг недостаёт,
Что, кажется, терять уже не больно.
И долговязо смотрит колокольня
На кладбище и мельничный завод.
На берегу, где высится собор,
Она стоит, как памятник терпенью,
Ни кирпичом, ни камнем не в укор
своей земле. А день цветёт сиренью.
***
Капуста в Павловом Посаде.
Капуста! – и бело в глазах:
На взбеленившемся базаре,
И на весах, и на возах.
Чуть свет затопит мама печку,
и рукава я засучу,
да наточу на камне сечку,
да сечкой в ящик застучу.
Как никогда легко и ясно,
как будто в первый раз люблю:
чисто-чисто, часто-часто,
мелко-мелко изрублю.
О, та капуста из раймага
того гляди сведёт с ума:
бела, как чистая бумага,
бела, как ранняя зима.
Уходит боль…Не оттого ли
стоишь как вкопанный, в дверях:
горят, горят огнём мозоли,
стучат, стучат во всех дворах.
Под утро иней ляжет густо
на крыши, взбудоражит сны.
Скрипит, скрипит, как снег капуста,
и снег скрипит, как кочаны…
P.S.
Примечание:
*К юбилею города в 1984 году,645 лет, поэтом Анатолием Поперечным и композитором Павлом Аедоницким была написана песня: «Павловский Посад». Она стала в некотором роде гимном этого города:
«Павловский Посад»
Вдоль берегов нашей речки Клязьмы
Травам цвести и шуметь ветрам.
Из-за лесов, словно в русской сказке,
Выплывает город навстречу вам.
Припев:
Павловский Посад,
Павловский Посад,
Городок задумчивый, старинный.
Тихий палисад, чей-то нежный взгляд
И такой родной огонь рябины.
Если б меня вы о нём спросили,
Я бы ответил, что город мой
Рядом с Москвой, посреди России,
Словно озарённый самой Москвой.
Припев.
Краски земли и её узоры
Вспыхнут в платках расписных твоих.
У мастериц свет зарниц во взорах,
Просто не влюбиться нельзя в таких!
Припев.
Вот он стоит над рекою Клязьмой,
Город, в который я так влюблён.
Как хорошо был по-русски назван,
Павловским Посадом был назван он.