И сказал бы тебе - какова эклога,
вырастающая из диалога ночника и порога,
только и в ней - концы с концами не сведены.
Только в ней - так мИзерны, нечаянны умиленья:
декабрист на окне, зимнего для горенья,
полка книг, хозяин рассеянный с редким ёжиком седины.
Он оглаживает эти книги, перебирает,
лет уж тридцать сюжеты их перевирает
или забывает вовсе за суетой,
за бессмысленным броуновским движеньем
дней, с их иллюстрированным униженьем,
рассветным чаем, пугающих снов маятой,
мебелью, чаленною от чужого порога,
мелочью, прущей как из изобилия рога,
по карманам одежд с чужого плеча.
Остальное ж, неназванное, - едва ль поплоше:
и не слаще вашего и не горше,
если карты раскинуть, на стол меча.
Ни разлучниц пикОвых, червовых, домов казённых,
ни пространств, дорогой дарованною пронзённых,-
тишь да гладь: ни страстей тебе, ни скоростей.
Где ж явиться тут магом, творцом, художником?
Обзавестись тому надлежащим обжигом,
сОвестливей произрастать, мужать честней?
Впрямь - пастушеская юдоль, планида,
в никуда строчащего эпистолы индивида
под сумбур пиликающих с улицы лютней, арф.
Арф и лютней, привитых инъекцией электронной...
Только чуется - истекаешь ты речью тронной,
где - раздет догола и последнею правдой прав.