Две долгих первых недели октября
стали тогда для Степанова сущим адом.
Вроде бы всё шло по задуманному ранее —
после приговора его этапировали в СИЗО,
где содержали под арестом женщин и детей,
тут-то он и должен был оставаться в хозобслуге
до самого окончания своего срока.
Его приговор стал неожиданностью для многих,
в том числе и для полицейских чинов,
уверенно обещавших Степанову условный срок.
Не раз побывав у прокурора в кабинете,
Степанов так уверился в том, что не сядет,
что был ошарашен не меньше других,
поэтому совсем не успел собраться в тюрьму.
Но бывший лучший друг его отца некто Синёв,
курировавший в областной администрации
правоохранительные органы и судейство,
почему-то воспылал к Степанову-младшему
беспощадной пролетарской ненавистью,
судья с ним спорить не стал, пожал плечами —
так вот и оказался Степанов на нарах.
В самом конце сентября его огорошили,
начальник СИЗО сказал — интриги, брат, интриги,
собирайся потихоньку на этап до Будукана,
ставку слесаря для СИЗО управление не выделило.
Вот тут-то Степанов всерьёз и приуныл —
на воле он бы кинулся вживую по связям,
а в камере оставалось только сидеть да ждать.
Колония находилась где-то у чёрта на рогах,
в тайге за двести километров от города,
две тысячи осужденных маялись в бараках дурью,
там ждали жадные лапы смотрящих "чёрной масти",
месть подельника, кумовские "прокладки" —
По некоторым данным Степанов догадался,
что алчные уфсиновские опера положили глаз
на такого жирного "карася", как он.
Две недели он разбирал и собирал сумки,
слёзно выманивал неуловимого "кума",
чтобы тот дал телефон позвонить на волю,
писал жене длинные инструкции, много думал,
психика поистрепалась вконец, нервы устали —
и вдруг однажды холодной ночью услышал,
как плачет где-то во тьме грудной ребёнок.
Сначала он не поверил ушам и подумал,
что всё, финиш, совсем спятил от страха,
но тут затопали «берцы», за ним пришли,
повели среди ночи в дальнюю камеру,
где майор озадачил Степанова странным делом —
припахал собирать старинную детскую кроватку,
привезённую из чьих-то гаражных закромов.
В камере было тепло, уютно, пахло материнством,
были разложены вещи для маленького.
Степанов с майором тихо матерились,
пытаясь собрать чудо советской мебели,
то и дело рассыпавшееся в их неумелых руках,
в дверях маячил весёлый прапорщик Валера,
который и поведал Степанову всю историю.
Жила-была в их городе риелторша Людмила.
Бизнес у торговцев недвижимостью сложный,
народ питается слухами, приходит редко,
если сидеть и ждать клиента — не разбогатеешь.
Вот и решила Людмила заработать легко —
нашла одних дураков, потом взяла аванс у других.
А через полгода её пирамида накрылась.
Состав преступления был весь на виду,
следствие шло недолго, суд — тоже,
но Люда решила взять судей на жалость,
на приговор пришла уже на девятом месяце,
прямо в зале суда у неё начались схватки,
в суматохе роженицу отвезли в роддом —
там, слава Богу, через час она и родила.
Весёленькое было зрелище, что и говорить —
лежала Людмила одна в палате роддома
под конвоем мрачных уфсиновских орлов,
прикованная наручниками к железной кровати,
кормила своего ребёнка и тихо ругалась —
судьи решили не создавать прецедент,
впаяли Людмиле, что говорится, на всю катушку.
В последний день перед Покровом,
на город снизошло самое настоящее лето.
Степанов гулял свой положенный час,
смотрел, как ветерок полощет пелёнки,
как во дворе женщина в зелёной куртке
тетешкает младенца, закутанного в одеяло —
с виду вроде нормальная баба, не дура...
В СИЗО везли в основном сельский контингент.
Привозили натурально животных,
потерявших человеческий облик,
полупьяных, немытых, нечёсанных, вшивых,
отмывали в душе, отбирали шмотки,
кормили, лечили, водили к психологу.
— Санаторий, бля! — шептали потрясённые дамы.
Но лучше было жить тут, при них,
чем ехать в чёртов Будукан за новыми приключениями,
жаль, но после суда Степанов потерял свою ценность,
надо было срочно привлечь к себе интерес...
Он шагал в «дворике» три шага вперёд, три назад —
в бетонном квадрате три на четыре метра
было не развернуться, спасибо и на том.
— Курить есть? — спросила из соседнего дворика
сидевшая там с малышом Людмила.
Слово за слово, разговорились —
роженица оказалась девахой ушлой, продуманной,
жалела, что не успела навести мосты где надо,
вот если б ей тогда шустрого нотариуса найти…
И тут Степанова осенило. Нотариус!
Когда при даче показаний пару лет назад
судья попросил пояснить его, что такое
"профессия — креативный кризис-менеджер",
Степанов смутился — ему показалось тогда,
что он присвоил себе лишние ордена и погоны.
Отнюдь — на самом деле это была его стихия,
Он упорно искал выход и наконец-то нашёл его.
Через пару дней к Степанову потянулись гости —
вскоре контролёры в шутку прозвали его популярным.
Сначала заявился индифферентный прокурор,
соизволил даже поручкаться с каторжником,
сказать ничего не сказал, правда, но хитро подмигнул.
Следом приполз пьяненький "человекоправ",
обнюхал, погрозил склизким пальцем и удалился.
Дальше начались сплошные загадки и чудеса —
замаячил на вахте грозный полицейский полковник,
известный всем в городе начальник УГРО,
но входить не стал, глянул волком снаружи
на подведённого к вертушке Степанова,
погрозил ему кулаком, смачно сплюнул и уехал.
На Степанова стали смотреть с интересом.
Примчались обозлённые опера-уфсиновцы,
начали с ходу стращать, потом издеваться,
орали в лицо обидные слова, обзывались так,
что Степанов поневоле вспомнил Берию —
нет, похоже, с тех времён ничего не изменилось.
Но бить не били, так — попрыгали и умчались,
продемонстрировали свою силу и значимость.
А потом случилось самое странное и весёлое.
Степанов "бегал" в прогулочном дворике,
когда лязгнула за его спиной дверь,
нечто красное, страшное и пьяное,
одетое в китель и фуражку с тульей,
просунулось в щель и громко заорало:
— Так вот ты какой, олень северный, мать твою!
Прапорщик Валера с вышки рассказывал потом,
что в ответ Степанов не растерялся и с ходу понёс,
мол, сам-то ты кто такой, рожа твоя пьяная,
но начальник управления ФСИН уже захлопнул дверь
и поучительно сказал сопровождавшим его:
— Вот! Русского офицера сразу везде видать!
Через час Степанова оформили слесарем в СИЗО.
Что такого он сделал перед этим? Сущую ерунду!
Попросил адвоката наутро привезти нотариуса
для срочного оформления завещания.
Приехал старый знакомый Степанова,
насмерть перепуганный дядя Петя — ой вей, шо такоэ? —
узник горько поплакался дяде Пете в жилетку,
и к вечеру весь город знал, что Степанова кинули —
обманули в СК, облапошили жестоко и беспощадно,
и теперь Степанов уезжает в Будукан умирать.
Репутация, как говорится, дороже денег.
В провинции не любят ужасных драм.
Поэтому ангелам-хранителям Степанова
пришлось немножко пошевелиться.
Уфсиновских прохиндеев взяли в оборот,
оказалось, что те и вправду решили
затянуть в свои сети жирного карася,
но карась оказался чужой, и пришлось отступиться.
Иногда всё-таки бывает приятно жить в стране,
где врагам закон, а друзьям всё самое вкусное...
Через год, совершая частную поездку по области,
Степанов заехал в Будукан удостовериться,
много ли он потерял, не попав туда.
Оказалось, что не так уж и много.
Риелторша Людмила вышла через три года по УДО.
Степанову рассказывали потом,
что история её повторилась —
она снова набрала авансов за квартиры,
снова пришла беременной на суд,
и вполне ожидаемо снова получила свои пять лет.
О том, какие дети вырастут у такой матери,
Степанов старался не думать —
в этой стране каждый издавна выживал, как мог,
и отыскать виноватых в таком положении дел
уже не представлялось ему возможным.