Феодосия встретила нас проливным дождем…
Мы с Зосей забыли зонтики.
Обязательно хоть что-то, но забудешь. Это неистребимо в человеке. Но Нона оказалась предусмотрительной. Принесла запасные.
Радость встречи с ней переполняет нас, даже дождь не огорчает, а радует прохладой.
К обеду небо сжалится над нами, и он прекратится, выглянет солнце. И такое палящее!
Ближе к вечеру идем купаться на городской пляж. А там, как в той поговорке, „яблоку негде упасть“…
Зося расстроилась…
Нона тут же её успокоила: можно на водном транспорте переместиться в другое место, где свободнее.
Мы так и сделали. На небольшом суденышке ездим туда, где простор.
В одной из поездок узнаем от попутчиков, что можно таким образом отдыхать в ущелье Джанхот.
Там, на горе, дом писателя В.Г.Короленко. Мы с Зосей переглянулись. С детства любимый писатель. (Сколько слез было пролито во время чтения его книг!)
Решили уточнить расписание и прямо завтра отправиться туда… Посетить музей… Услышать так много нового из жизни писателя… Подробности о детях подземелья…
— И может в музее нам дадут адрес, куда можно переслать мои игрушки детям, - вспомнилась детская мечта.
Ехать не откладывая!
Завтра… Мы в пути!
И попадаем в такое приключение, которое оставит незабываемый след в душе…
Кроме нас с Зосей на борту ещё четверо юношей и две девушки. Их рюкзаки просто трещат от загруженности.
Капитан судна развлекает нас музыкой на уровне „два притопа, три прихлопа.“
Причалив к ущелью, он сообщает о том, что глубина моря сразу у берега четыре метра!
— Купание отменяется,- продолжает его мысль тетя.
Судно придет за нами в 15 00.
Нам ли огорчаться? У нас возвышенная цель.
Молодые люди с их неподъемными рюкзаками тут же исчезают. Мы даже не заметили куда. Какой дорогой идти к даче, спросить не у кого.
Перед нами высоченная гора, покрытая карликовыми соснами, папоротником, остатками виноградника и с каменными выступами.
— Иезус-Мария! - произносит Зося спасительные слова. Принимаем решение: ползти вверх по горе!
Другого способа подняться не видим…
Оставляем вещи на берегу: питьевую воду, фрукты. бутерброды, коврики. Украсть некому.
Ни души…
— Тишь да гладь, да Божья благодать,- произносит Зося, смахивая пот со лба….
Цепляясь за каменные выступы, за деревья, кустарники около часа поднимаемся все выше. То, что увидим на верху, дает силы и бодрость. Зося поддерживает падающий дух:
— Спускаться будет легче!
— Скатимся, как эти сорвавшиеся камни? - сквозь смех произношу, представляя, как летим с горы кувыркаясь.
Сели… Отдыхаем… Зося:
— Как пить хочется,- растягивает слова.
— Может мне сбегать вниз за оставленной водой? - опять заливаемся раскатистым смехом.
Горы в полной тишине подхватывают его. Остаются метры - и гора будет покорена!
Наконец, на самом пике её, видим табличку на ножке. На ней слова: „ЗДЕСЬ ХОРОШО! Короленко“.
Зося садится, отдыхает, всматривается в даль и произносит:
— О чем думал этот великий человек, подаривший людям своё любящее сердце, когда стоял здесь?
(Ответ на вопрос Зоси я предположу спустя годы, когда прочитаю письма Владимира Галактионовича, отправленные Луначарскому. В них — вся жизнь его сердца, которое переполняла любовь к России… ) На горе встречаем случайного прохожего.
— Где дом писателя Короленко? - обращается Зося. Вопрос остается без ответа. Мужчина неопределенно пожимает плечами.
Другой, очень пожилой человек, оказался более осведомленным:
— Вот здесь была дача Короленко. Но видите, что от неё осталось… Вообще-то, это дача его брата была. Он только нарисовал её.
— Проект создал,- поправила Зося.
— Брат жил в Сибири, или где-то в холодных местах. Болел… Юг ему был нужен. Короленко его сюда перевез. Потом навещал эту дачу.
— А вы как сюда попали? — удивленно спросил наш собеседник.
— С моря по горе ползли,— отвечает Зося.
— Опасно… Шакалы тут, правда, только по ночам бродят. Воют ночью на все ущелье!
— А в обход как дойти?
— К вечеру в обход дойдете к морю.
Зося благодарит собеседника, но быстро принимает решение спускаться вниз.
Я пытаюсь шутить:
— Не бойся, Зося, мы не съедобные!
Но скорость нашего спуска с горы увеличивается. Увидев судно, радостно машем руками, пританцовываем, как аборигены.
Возвращаемся в Феодосию точно по расписанию. Договорились, Нону не волновать. и опустить подробности.
Но за ужином она, как врач, обнаружила царапины:
— Мама, ты без приключений не можешь! И Тинку туда же! - говорит, обрабатывая царапины йодом.
На другой день решили поехать в пионерский лагерь к Зосиным внукам и моим племянникам.
Территорию атаковали в родительский день мамы и папы, дедушки и бабушки.
Дети радостно бежали им навстречу и сразу попадали в их горячие объятья.
Мы сидели на скамейке, в стороне, ожидая, когда пионервожатая разыщет наших детей.
Вдруг к нам подошла незнакомая девочка, с очень грустным лицом, в одежде не по росту, лет девяти - десяти, и села рядом с Зосей.
Тетя посмотрела в её сторону, и та обратилась к ней со странной просьбой: поцеловать накрашенными губами в щечку. К ней никто не приедет сегодня, и девочки будут над ней смеяться.
Зося тут же прониклась бедой малышки, отдала ей большую часть гостинцев, обняла и сказала, что будем навещать её в родительские дни.
Из рассказа девочки узнали, живет она со злющей мачехой, которую даже папа боится.
Любит эта злюка только маленького Игорька. Девочку зовут Вероничка.
Записав адрес, имя, отчество отца, подарив все свое тепло и любовь внукам и племянникам, мы с Зосей отправляемся реализовывать зародившийся в ее голове план.
Заходим на вещевой. рынок. Покупаем девочке необходимое, потом сладости и отправляемся к её отцу.
О чем они с ним говорили без меня - не знаю, но купленные Зосей вещи отец отвез и потом навещал дочь.
Когда мы подходили к нашему дому после посещения пионерского лагеря, Зося сказала:
— А ведь это Короленко нам устроил эту встречу с малышкой. Не иначе… Ничего не бывает в жизни просто так. Золотое у него сердце …
На следующий день планируем посетить музей художника И.Айвазовского…
Очередь. довольно длинная, но нас это не пугает.
— Не такое преодолевали!- шутит Зося, намекая на гору Джанхот.
И вот мы переступаем порог одноэтажного здания и оказываемся в огромном зале картинной галереи, где на больших полотнах - одно сплошное море!
Экскурсовода, к сожалению, нет. Смотрительница, пожилая женщина, очень милая, улыбается, хочет подарить тепло и внимание всем посетителям, быстро передвигается по галерее. Доброжелательно спешит что-то подсказать, ответить на вопросы.
Наконец, каждый замирает у своей картины.
Мы с Зосей. останавливаемся у самой большой из них. Опускаем глаза, читаем: „Среди волн“. Рамер (285;429). Масштаб потрясает.
— Вершина мастерства художника, хотя написана всего за десять дней,- полушепотом сообщает нам взявшая на себя роль экскурсовода женщина.
— Айвазовский всю жизнь восхищался морем, и вершиной его творчества стало изображение морской стихии в шторм.
Мы видим на картине морскую бурю в ночной час при освещении луны и звезд.
— Да, море бушует в полную силу! - говорит Зося…
На море нет ни кораблей, ни лодок, нет гибнущих людей, а потому нет чувства страха, тревоги.
Волны накатывают одна за другой… Завораживают оттенки морской воды: серебристый, зеленовато-серый, бирюзовый, лазурный, голубой…
И вдруг у картины меня охватывает какое-то странное чувство, а точнее предчувствие жизни новой, мне незнакомой, бушующей как море…
— Что мне предназначено и по какой дороге идти? Кто будет любить меня и кто ненавидеть? - один за другой цепляются вопросы …
Вдруг становится так жалко себя… Я едва сдерживаю слезы…
Мы уже стоим у картины „Прощание Пушкина с морем“.
Смотрительница от нас не отходит, сообщает:
— Пушкин в работах Айвазовского общается с морем, как равный! Люди почти все у него гибнут в разбушевавшейся стихии. Только за Пушкиным признает художник могущество, равное силе стихии! - восхищенно произносит явная поклонница поэта.
— Вот с написанием портретов был художник не в ладу. Приходилось просить портретистов… Здесь портрет Пушкина написан Репиным. Но с согласия художников Айвазовский подписывал картину только своим именем, - очень тихо произнесет смотрительница. Постояли мы перед картинами, где художник проиллюстрировал библейские сюжеты: „Сотворение мира“, „Всемирный потоп“.
А дальше… Дальше мы увидели морские сражения, шторм и кораблекрушения, на отломанной мачте спасающихся от гибели людей…
Я буквально вцепилась в тетину руку…
— Ты мне говорила там, на берегу, в Пионерском, что море может быть губительно. Я теперь поняла, что ты имела ввиду…
— Надо папу предупредить!
Идем на телеграф, Зося… Надо его отговорить… чтобы не шел в море,- и я быстро выбежала из галереи, не поблагодарив смотрительницу.
Зося вышла за мной через некоторое время, пообщавшись с нашим добрым экскурсоводом, которая делала для посетителей больше, чем обязывал её долг.
Переговоры заказали на завтра.
За ужином сбивчиво рассказали Ноне о посещении картинной галереи. Она умница - все сразу поняла:
— Со мной было похожее, - произнесла она. - Но экскурсовод, опытный сотрудник, почувствовав мое волнение, сказал, что все эти трагедии - чистая фантазия художника. Айвазовский никогда не рисовал картины с натуры. Просто делал наброски, а потом в мастерской начинал работать. Фантазировать… В галерее такая мощная энергетика!
После непродолжительного молчания Нона сообщила:
— Завтра куплю вам туристические путевки на теплоход до Коктебеля. И посетите домик А.Грина. Море Вас порадует и успокоит.
Отыскав в библиотечке книгу, вручает мне. Читаю: А.Грин „Алые паруса.“ Проглатываю за вечер. Восторг!…
На следующий день, вечером, идем на телеграф.
Как говорить с папой? Зося ни о чём не просит, ничего не советует…
Я принимаю решение сама: папу не волновать…
Наконец, приглашают в кабину.
Снимаю трубку и слышу папин голос. Бодрый!
— Как здоровье, папа?
— Все хорошо. Я здесь с Андреем и Сашей. Они вам с Зосей кланяются. Нам тебя очень не хватает.
— Скоро приедем. Здесь так много интересного!
Зося берет у меня трубку и выкладывает в неё подробности нашего отдыха.
Успокоенные возвращаемся домой. Чувство тревоги исчезает… Идем по набережной…
— Зося, ты обещала, когда будем гулять по набережной Феодосии, рассказать тайну чемодана по прозвищу „германский“.
— Ах, моя девочка, какой у тебя любовный опыт, чтобы понять это сложное чувство,- с той же грустью, как и тогда, произнесла она и замолчала.
Действительно, опыта никакого. Ребенком, слушая оперу „Евгений Онегин“, после слов: „Вы мне писали, не отпирайтесь…“, испытала весь ужас стыда бедной Тани. Не понимая, что же она такое натворила, сочувствовала, потому что её любила, и подсказывала:
— Отпирайся! Отпирайся!
Потом, изучая роман в школе, когда учительница будет читать строки, у меня пройдет мороз по коже, а класс замрет от ворожбы слов и чувств…
В седьмом классе папа подарит мне книгу Этель Лилиан Войнич „Овод“ (взрослое издание). Какое будет разочарование в Джемме, упрекавшей Овода после долгих лет разлуки за то, что к нему, воспитанному, приходит дикарка, совершенно неуправляемая цыганка. И это она говорит Оводу, прошедшему такой мучительный жизненный путь, израненному, одинокому, всеми забытому…
К этому немногочисленному опыту прибавилась только что прочитанная книга „Алые паруса.“
Зося внимательно посмотрела на меня, потом в сторону моря и, вернувшись из далекого прошлого, которое я так неумело заставила её переживать, рассказала свою тайну.
Но что тогда могла я понять в жизни её сердца, из ее слов, когда она произносила их: „условности“, „законы приличия“, „здравый смысл“?
При этом она что-то оставляла при себе. Таила.
И лишь через годы каждое её слово всплывет в моей памяти, и я извлеку из ее рассказа очень мудрый урок. И он будет так кстати…
Незадолго до отъезда из Феодосии мы посетим Коктебель.
Перед нами гора Кара-Даг, образовавшаяся в результате извержения вулкана:
Потух дымящийся вулкан.
Застыла огненная лава…
Если смотреть на гору Кара-Даг, на её остроконечных вершинах можно увидеть очень четкий каменный профиль А.С.Пушкина. Лицо поэта обращено вверх, к небу. Будто он с автопортретов.
Очень изящный профиль. Сама природа создала ему ПАМЯТНИК!
Большой печалью станет посещение домика А.Грина в Старом Крыму, где писатель - романтик проживет всего несколько месяцев и так рано уйдет…
Смертельно больным он преодолевал расстояние в семнадцать километров, чтобы пообщаться в Коктебеле с Максимилианом Волошиным… Проторенный им путь назовут „тропой Грина“…
Трагична судьба его жены, Нины Николаевны, которая станет прообразом Ассоль.
Её обвинят в пособничестве немцам в годы войны… Тогда было достаточно слухов… ( „Ах, злые языки! Страшнее пистолета…“. Вечный Грибоедов… )
Она пройдет через советские лагеря…
В 1970 её реабилитируют. Посмертно …
Будет доказано, что она никогда не оказывала пособничества фашистам. (Не понимали или не хотели понять, что её необыкновенная красота могла стать определенными намерениями оккупантов.)
Ярлыки оставались… И слухи… И как нужно было любить А.Грина, его творчество, чтобы создать и открыть дом - музей в Старом Крыму… Это ей стоило нечеловеческих усилий с такими ярлыками и слухами…
Музей будет долгие годы действовать, не имея статуса …
В семидесятые годы откроют литературный музей Грина в Феодосии, в доме, где он жил до переезда в Старый Крым.
Комнаты представлены в корабельной атрибутике: здесь каюта капитана Геза, канаты, штурвалы, макеты кораблей, оснащенные алыми парусами…
А на углу дома - большой фрегат. Он виден далеко со стороны моря…