«-Да, Пастернак – мой большой друг и в жизни и в работе. Что самое лучшее – никогда не знаешь, кто в нем больше: поэт или человек? Оба большие!….»
Марина Цветаева из письма к Ломоносовой*. 1928 год
Марине Цветаевой
Ты вправе, вывернув карман,
Сказать: ищите, ройтесь, шарьте.
Мне все равно, чем сыр туман.
Любая быль как утро в марте.
Деревья в мягких армяках
Стоят в грунту из гуммигута,
Хотя ветвям наверняка
Невмоготу среди закута.
Роса бросает ветки в дрожь,
Струясь, как шерсть на мериносе.
Роса бежит, тряся, как еж,
Сухой копной у переносья.
Мне все равно, чей разговор
Ловлю, плывущий ниоткуда.
Любая быль как вешний двор,
Когда он дымкою окутан.
Мне все равно, какой фасон
Сужден при мне покрою платьев.
Любую быль сметут как сон,
Поэта в ней законопатив.
Клубясь во много рукавов,
Он двинется подобно дыму
Из дыр эпохи роковой
В иной тупик непроходимый.
Он вырвется, курясь, из прорв
Судеб, расплющенных в лепеху,
И внуки скажут, как про торф:
Горит такого-то эпоха.
1929 год
ПАМЯТИ Марины Цветаевой
Хмуро тянется день непогожий.
Безутешно струятся ручьи
По крыльцу перед дверью прихожей
И в открытые окна мои.
За оградою вдоль по дороге
Затопляет общественный сад.
Развалившись, как звери в берлоге,
Облака в беспорядке лежат.
Мне в ненастьи мерещится книга
О земле и ее красоте.
Я рисую лесную шишигу
Для тебя на заглавном листе.
Ах, Марина, давно уже время,
Да и труд не такой уж ахти,
Твой заброшенный прах в реквиеме
Из Елабуги перенести.
Торжество твоего переноса
Я задумывал в прошлом году
На снегами пустынного плеса,
Где зимуют баркасы во льду.
***
Мне так же трудно до сих пор
Вообразить тебя умершей,
Как скопидомкой мильонершей
Средь голодающих сестер.
Что сделать мне тебе в угоду?
Дай как-нибудь об этом весть.
В молчаньи твоего ухода
Упрек невысказанный есть.
Всегда загадочны утраты.
В бесплодных розысках в ответ
Я мучаюсь без результата:
У смерти очертаний нет.
Тут все – полуслова и тени,
Обмолвки и самообман,
И только верой в воскресенье
Какой-то указатель дан.
Зима – как пышные поминки:
Наружу выйти из жилья,
Прибавить к сумеркам коринки,
Облить вином – вот и кутья.
Пред домом яблоня в сугробе.
И город в снежной пелене –
Твое огромное надгробье,
Как целый год казалось мне.
Лицом повернутая к Богу,
Ты тянешься к нему с земли,
Как в дни, когда тебе итога
Еще на ней не подвели.
1943 г.
*Переводчица, автор писем, литературный меценат Р. Н. Ломоносова (1888 – 1973).
Эта уникальная женщина могла бы сделать себе пиар, написав-солгав пикантное, подтассовая, переврав, подопошлив (как это делают подлые, грязноживущие бездари мира сего) о Марине Цветаевой**, ведь поэтесса, не опасаясь (и как провидчески была права!), доверяла ей самые сокровенные тайны своей жизни и в личном общении, и переписке. Но Раиса Николаевна до этой низости, пошлости, само неуважения не опустилась и ни для кого даже «под большим секретом» не переступила черту чести и человеческого достоинства. Любопытным {делаю личное (сама так отвечаю) заключение из прочитанного} отвечала так: первый и, надеюсь, последний раз слышу... С этими словами навсегда вычёркивала сплетника из своей жизни.
**http://stihi.ru/2018/03/08/7814