А, Чацкий! Любите вы всех в шуты рядить.
Угодно ль на себя примерить?
А. Грибоедов. Горе от ума
1
Как низко солнце наше пало!
Едва поднялось из-за крыш —
А выглядит уже устало,
Скорей засобиралось вниз...
Так человек, устав бороться,
Стремится спрятаться в норе
Или упасть на дно колодца...
Совсем как солнце в декабре...
Желанный отпуск наступил.
Забыть стараясь о работе,
Роман по выставкам ходил,
Предался полностью свободе,
Стал в Филармонии бывать...
Но вдруг подумал о Гордее —
И время повернуло вспять,
Он вновь в страданий апогее.
Прошла неделя... Снова он
Был на концерте в том же зале —
И был приятно удивлён:
Воспоминанья не терзали
Его уже со всех сторон,
И нет обиды на Гордея.
Роман от страха исцелён,
И вновь своей судьбой владеет!
2
А в середине декабря
Роману позвонил Онучин.
Роман, как стих из букваря,
Ему свой хитрый план озвучил:
«Я перед отпуском мечтал,
Что на поездку денег хватит...
А отпускные подсчитал —
И прослезился в результате». —
«Что ж, следовало ожидать
Такой исход… Хоть жаль чертовски,
Придётся сумку мне забрать», —
Сказал Онучин философски
И сообщил Роману день
И час отбытия состава.
Весь потный, с шапкой набекрень,
Роман принёс суму устало.
В теченье нескольких минут,
Что были в их распоряженьи,
Онучин проклинал «зануд,
Что выстужают помещенье,
Проветривая без конца»;
Сказал, держась за поясницу,
Что стало меньше на бойца —
Василий угодил в больницу;
Больной Савчук набрался сил
И сразу же, без проволочки,
С женой на Christmas укатил
В Германию к любимой дочке.
Все эти жалобы его
Почти растрогали Борея,
И земляка он своего
Хотел оповестить скорее,
Что увольняется... Но тут
Он понял, как он им приручен!
Зря посещал он институт
С названием «Евстрат Онучин» —
Сам нарушает свой закон,
Заимствованный у Евстрата:
«Вход в мои мысли запрещён
Всем — от противника до брата!»
Вокзальный голос объявил,
Что скоро будет отправленье.
Роман заботу проявил —
Внёс сумку, символ избавленья.
В вагоне женщина была —
Онучина родная тётка,
А с ней три сумки барахла.
Она запричитала громко:
«Какая тяжесть, ай-ай-ай!
А кто её нести-то будет?» —
«Я, — был ответ. — И не стенай!» —
Он был убит... По виду судя...
3
Назад была закрыта дверь:
Евстрат наказан им примерно,
И заявление теперь
Роман напишет непременно.
И он продолжил отдыхать...
Но мысль покоя не давала,
Что так легко людей предать
Он мог — лиха беда начало...
Роман невольно представлял,
Как заявленье он предъявит
Арапову, переживал,
Что душу он ему растравит...
Таким уж был Роман Борей —
Не мог о людях думать плохо
(Был слишком далеко Гордей,
Чтобы избавить от порока).
Он истязал себя виной
За слишком жёсткое решенье
И выход выбирал иной,
Чтобы исправить положенье.
Он мог оформить перевод
В Коммерческое управленье,
Так поступали до него,
То было б верное решенье...
Но он недолго этим жил —
Сомнение внесла Наташа:
«Ты про Онучина забыл!» —
«Да, им отравлена вся чаша.
Он, как Амелькина, меня
Давно представил в худшем свете,
А люди высшего звена
И знать не знают о навете.
И, создавая образ мой,
Евстрат без устали трудился —
Как над подарочной сумой...» —
«Похоже, он собой гордился...» —
«Онучин только делал вид,
Что от Гордея защищает,
Он, как всегда, во всём хитрит
И лишь свои дела решает.
Моя судьба предрешена
На этом прОклятом заводе,
И уговаривать меня
Остаться здесь — уже не в моде.
Ведь и Арапов, и Гудков
Не знают, что со мною делать». —
«И то, что ты уйти готов,
Им дарит радость без предела.
Меня, признаться, удивил
Евстрат, дав знать, что вы в союзе...» —
«Я лишь сейчас сообразил,
Как ошибался в этом плюсе.
Онучин сам меня учил,
Что стресс — причина «выгоранья»...
Его-то я и получил...» —
«Благодаря его стараньям!» —
«Моих эмоций бурный всплеск -
Евстрату знак для пониманья,
Что надо мной довлеет стресс,
И стал я жертвой «выгоранья».
Он, как психолог, точно знал,
Что неизбежно увольненье,
Когда Гордею я сказал
В сердцах слова про заявленье,
И напоследок он решил
Затратить минимум усилий,
Чтоб память я о нём хранил
В душе почти как о мессии.
Арапову он слово дал,
Что мой исход не за горами,
Тот терпеливо ожидал,
Лишь изредка глумясь над нами.
Так набирал очки Евстрат
И у меня, и у Гордея». —
«Я лишь одно могу сказать:
Весьма циничная затея.
Он слишком много захотел,
Решив примерить роль мессии...
Я понимаю: мы в России...
Но ведь всему же есть предел!» —
«Незыблема Евстрата власть,
И здесь нам вместе не ужиться...
Я должен этот факт признать
И молчаливо удалиться».
Он облегченье испытал,
И мысли потекли свободно.
Роман спокойно ожидал
То, что его судьбе угодно.