Теплоход прорезал носом воды Иртыша. Кампания черноглазых цыган расположилась на его палубе. Ярко разодетые цыганки переговаривались, а их голопузые дети, с писком, рядом ползали, мужчины же кучками стояли в стороне, опираясь на перила, Кучерявые подростки окружили Сашку, который наигрывал на гитаре разные мелодии, наслаждаясь вниманием.
Душа его успокоилась, когда он добрался до речного вокзала и взял билет. Он направлялся в совхоз «Слава», который располагался, как было указано в записке, в девяти километрах от реки. Цыгане сели в кружок завтракать. Сашка продолжал тихо играть, поглядывая на говорливую кампанию, которая сидела полукругом, болтая что-то по-цыгански. Но вот одна из цыганок встала и подошла к Сашке, с улыбкой протянув ему краюху хлеба, густо намазанную маслом.
Кроме Сашки на безлюдный причал никто не сошёл. Пароход поплыл дальше, а перед Сашкой открылось село. Оно казалось безлюдным: крестьяне, наверное, трудились на огородах и полях. У деревянного магазина стоял понурый конь, запряжённый в телегу. На крыльцо вышел мужик с самодельной сумкой в руке, из сумки выглядывали батон колбасы, три бутылки водки и кульки. Сашка обратился к нему с вопросом, как ему добраться до совхоза «Славы». Тот с любопытством взглянул на подростка и спросил:
- А ты к кому?
- К Мурату.
- А-а, к бригадиру. Тогда лезь в телегу – я еду туда, подвезу.
Весь путь мужик молчал, только объяснил, что он из «Славы» и что приходиться ему частенько ездить в Котельниково, потому что у них в магазине кроме сахара, крупы и бочковой селёдки ничего нет. Село, куда привёз их мерин, понукаемый неразговорчивым возчиком, поразило Сашку убогостью. Изб было мало, не больше тридцати. Плетни косые, окна крохотные, дорога разбитая. Но жильё Мурата оказалось приличным. Симпатичная татарка, с ребёночком на руках, гостеприимно встретила Сашку и попросила в дому подождать мужа. Записку читать отказалась, зато поставила на стол тарелку с картошкой, чашку молока и краюху хлеба. Сашка поел с жадностью, благословляя гостеприимный дом, а после спокойно сидел, полный доброго предчувствия относительно дальнейшего пребывания здесь.
Хозяин появился к вечеру. Сашка увидел в окно, как он въехал во двор на справной, пегой кобыле. Это был низенький и щуплый, но энергичный в движениях мужчина средних лет. Бегло глянув в записку и, широко улыбнувшись, он похлопал гостя по плечу:
- Да живи, сколь надо.
Сказав так, он пошёл во двор кормить скотину; закончив работать во дворе, он, уже в избе, принялся чинить старую сбрую, не обращая на гостя внимания. Подступала ночь. Сашка поглядывал на хозяина и клевал носом: его разморило от усталости и горячего воздуха, который плыл от русской печи. Глянув на него, хозяин быстро встал и позвал жену, вышивающую в соседней комнате:
- Собирай ужинать.
Через несколько минут на кухонный стол перекочевали из-за заслонки горячей печи тушёная капуста с солидными кусками баранины и пшённая каша, а из шкафа – нарезанный большими кусками ржаной хлеб и банка с молоком. Сашка почувствовал себя неловко. Оказывается, он ещё не утратил совесть, когда подъедался у дружков и нищенски живущей тётки. Не отказываясь от обильного ужина, он спросил:
- Мне бы какую работу… Чем-нибудь помочь....
Мурат, посмотрев одобрительно на подростка, ответил:
- Денька три отдохни, и, конечно же, поможешь; работы здесь хватает. Рассуждаешь, парень, правильно: кто не работает – тот не ест.
Послонявшись несколько дней по рощам и полям, Сашка впрягся в деревенскую работу. Мурат, как бригадир, назначил его на сенозаготовку. Работа трудная, в первое время едва хватало у Сашки сил дождаться обеденного перерыва. Но, в конце концов, втянулся, окреп, научился вершить копна и ловко подавать вилами сено стоящему на стогу мужику. Однажды, спрыгнув с копны, потянул ступню. Пришлось неделю проваляться дома. Мурат и хозяйка ухаживали за ним, как за сыном.
Когда нога поджила, Мурат отправил Сашку убирать зерновые. Его посадили на соломокопнитель. Работа хлопотная и пыльная. Пот и кашель сопровождали её.