Вся стужа со двора смотрела внутрь,
уставясь на него сквозь иней стекол,
какой бывает в нежилых домах.
Он плохо видел - свет от фонаря
дрожал в его руке, мешав глазам.
Он плохо помнил, для чего он вышел,
а вспомнить, для чего, мешала старость -
и он стоял меж бочек как шальной.
Шагами изведя подвал под полом,
он испугал его еще, когда
пошел назад - а с ним всю ночь снаружи,
привычную к своим знакомым звукам,
таким как скрип стволов, хруст веток, но
едва ль к таким, как гулкий стук ступенек.
Он сам себе лишь светом был теперь,
когда сидел и думал о своем -
неслышным светом, а потом и тише.
Он наказал луне, что лишь взошла
надломленной и поздней - но и так
годилась лучше солнца без сомненья
для этих дел - глядеть на снег на крыше
и на сосульки над стеной, и сам
уснул. И только раз в огне бревно
со стуком кувырнулось, и, вздыхая,
он повернулся в кресле, но все спал.
Один старик - один - как он наполнит
дом, двор и все? Но если это можно,
это бывает так в ночи зимой.
______________________________________
Оригинал:
All out of doors looked darkly in at him
Through the thin frost, almost in separate stars,
That gathers on the pane in empty rooms.
What kept his eyes from giving back the gaze
Was the lamp tilted near them in his hand.
What kept him from remembering what it was
That brought him to that creaking room was age.
He stood with barrels round him—at a loss.
And having scared the cellar under him
In clomping there, he scared it once again
In clomping off;—and scared the outer night,
Which has its sounds, familiar, like the roar
Of trees and crack of branches, common things,
But nothing so like beating on a box.
A light he was to no one but himself
Where now he sat, concerned with he knew what,
A quiet light, and then not even that.
He consigned to the moon,—such as she was,
So late-arising,—to the broken moon
As better than the sun in any case
For such a charge, his snow upon the roof,
His icicles along the wall to keep;
And slept. The log that shifted with a jolt
Once in the stove, disturbed him and he shifted,
And eased his heavy breathing, but still slept.
One aged man—one man—can't fill a house,
A farm, a countryside, or if he can,
It's thus he does it of a winter night.