Пред женщиной ужели ты робеешь?
Да, таково величье красоты,
Что поражает чувство и язык.
У. Шекспир. Генрих VI
1
Очередной эксперимент,
Сотрудникам являя милость,
Устроил высший менеджмент,
И в комнате всё изменилось.
Теперь уже Савчук давал
Своим коллегам порученья:
Вот кто-то пропуск заказал,
Кто-то копирует решенья.
Опять никто не возражал,
Но каждый, получив заданье,
Подспудно недоумевал:
Где перемен обоснованье?
Борей невольно ощутил,
Что здесь, в погоне за удачей,
Стараясь из последних сил,
Все те, кто так или иначе
Имеет близость «ко двору»,
Лелеют умысел тщеславный,
Играют в важную игру —
Кто первый скажет: «Чур, я главный!»
Роман же не переживал —
Ведь шла последняя неделя -
И с интересом наблюдал,
Привычно маясь от безделья.
Он знал, что скоро всё пройдёт,
К безделью он не возвратится,
И он старался наперёд
Своим покоем насладиться,
Запомнить каждый этот миг…
Преодолев страданий пик,
Он страсти эти не забудет,
И прежним он уже не будет.
Он делал то, что он хотел,
И игнорировал заявки.
Гордей всё видел, но не смел
Вносить в его режим поправки —
Евстрат негласный договор
Послушно принял к исполненью,
И он Арапова с тех пор
Принудил к своему веленью.
Гордей стал тих и невидим
И от Романа отдалился...
Зато теперь Евстрат над ним
Без сожаления глумился.
Он непрерывно заставлял
Романа копии печатать,
Борея тем он удивлял,
Что принуждал такое стряпать:
Роман печатал договор
О связях Крыма с Петербургом,
Из керченских газет обзор —
И голова его шла кругом.
Но он достойно всё терпел,
Часы до отпуска считая:
Перешагнёт он за предел —
За ним наступит жизнь иная.
«Меня использует Евстрат,
А я — его, с таким же правом,
Употребляя его власть
Над глупым боссом с гордым нравом, —
Злорадствовал Роман, трудясь. —
Он думает, билет заказан...
В Керчь не поеду отродясь!
Онучин будет мной наказан».
2
К Онучину пришёл Гудков.
Ещё недавно был он грозен,
Сейчас же, будто нездоров,
Был молчалив и насторожен.
Арапов же, наоборот,
Цвёл от развязности, снобизма,
К Гудкову больше не идёт
И сам подписывает письма.
Гудков вёл долгий разговор,
Потом на выход потянулся,
Едва он вышел в коридор,
Онучин словно встрепенулся:
«Вадим, постой!» — он закричал,
Догнав Гудкова, как о тайне,
Тишайшим голосом сказал
Об измененьях в бизнес-плане.
Роман был фарсом поражён,
Смотрел, как жалок повелитель.
Шумахер тоже был смущён:
Так кто ж из них руководитель?
3
И вновь был удивлён Борей,
Когда нежданно оказалось,
Что на четыреста рублей
Его зарплата повышалась.
Гордей был очень возбуждён,
Увидев, что народ доволен,
Шутил, не прекращая, он,
И в шутках, как всегда, был волен.
Он каждому из них твердил,
Что тот — отъявленный бездельник,
И обязательно грозил,
Что он закроет богадельню.
«Побушевав», ушёл Гордей...
Через минуту возвратился
С буклетом, чуть не от дверей
К Роману сразу обратился:
«Тут фирма небольшая есть...
Для фрез пластинки предлагает...
При этом я прошу учесть:
Их представитель утверждает,
Что натурально, без прикрас,
У них продукция дешевле.
Ты должен выяснить сейчас,
Как обстоит на самом деле».
Роман в тот миг не ощутил
Ни вдохновенья, ни азарта,
Он в эту фирму позвонил
И пропуск заказал на завтра.
Он встретил их на проходной —
Двух девушек из фирмы «РИО»,
Увидев их, стал сам не свой —
Не чаял здесь увидеть диво.
Одна красивая была —
Другая же была прекрасна!
«Не зря я бросил все дела,
И время трачу не напрасно!
Ценитель тонкой красоты
Всегда оценит совершенство,
И столь прекрасные черты
Лишь созерцать — уже блаженство.
Тот, кто оценит красоту,
И сам способен стать красивым!» —
И он повёл супер-звезду
Через пустырь к стенам родимым.
Красавицы из местных дев
Вмиг перед ними потускнели.
Мужчины же, едва успев
Их видеть, сразу столбенели.
Евстрат к Роману подошёл,
Хваля его вкус утончённый...
Как будто бы Роман привёл
Любовниц на совет учёный.
И вдруг он начал понимать
Свой принцип жизненный новейший,
И похвалы стал принимать,
Как будто он — сам князь светлейший.
Настал Романа звёздный час,
И он блистал в сияньи славы,
Поскольку знал, что крики «Браво!»
Он слышит здесь в последний раз:
«В инструментальном нашем деле
Я не припомню топ-моделей...
Я получил ориентир,
Как изменился этот мир!»
Стереотипам не подвластный,
Он красотою пренебрёг —
Единственный продолжить смог
Показ пластинок беспристрастный.
На презентацию пришли
Шумахер и технолог цеха,
Ни слова не произнесли,
Глазели на богиню тихо
И всё ловили её взгляд.
Под этим взглядом мир менялся:
Евстрат — и тот её стеснялся
За свой неряшливый наряд.
Красивой деве, может статься,
Гораздо проще в мире жить:
Ей умной нет нужды казаться,
Хоть умной всё же может быть.
И всё-таки Природа против
Класть мудрость в нежные уста:
Хоть ум порой развитья просит,
Да не пускает красота.
Красотки покорили всех.
Они уверенно держались
И обеспечили успех:
«Поклонники» не сомневались -
Пластинки их дешевле тех,
Что из Германии привозят.
Шумахер клялся: «Нет помех,
Руководители позволят
Пластинки ваши закупать!» —
Он был взволнован и растроган
И предложил их покатать
До проходной на новом «Logan».
«Матвей Давидович, меня
Придётся, извини, взять тоже —
Сопровождать их должен я!» —
Сказал Роман как можно строже.
Он это мог не говорить:
Шумахер, соблюдавший строго
В извозе чужаков лимит,
Сейчас был рад катать любого.
Евстрат на выходе стоял —
Когда вся группа выходила,
Роману молча честь отдал...
Кого краса не молодила?..
«Во мне и правда что-то есть,
Чего я сам не замечаю,
Коль сам подлец мне отдал честь!
А я себя лишь удручаю...» —
Роман на окна посмотрел:
Там были сослуживцев лица.
Евстрат Онучин всех успел
Предупредить и вниз спуститься.
Гудков — и тот на них смотрел,
И взгляд его был грустен очень.
Один Большов не лицезрел...
Но он в отлучке был... рабочей...
Роман, красавиц проводив,
Пошёл докладывать Гордею.
Тот был подавлен, молчалив,
Лишь изредка кивал Борею,
Но взгляд украдкой выдавал
Его Романом восхищенье.
Тот взгляд был выше всех похвал —
Почти по службе повышенье.
4
И вот последний день настал
В несостоявшейся карьере.
Роман всех тортом угощал —
Почтительно и в равной мере.
И лишь Арапов зло сказал:
«Твой торт мне в горло не полезет!
Ты до сих пор не показал
Расчёт обещанный на фрезы!» —
И, приняв гордый вид, сбежал.
Желание догнать Гордея
Роман вначале испытал,
Чтоб оправдать себя скорее...
Но вспомнил, что союзник есть,
Которому исправно платит
Своим трудом за то, чтоб честь
Свою сберечь, тот всё уладит.
И он Онучину сказал:
«Не передашь ли торт Гордею?
А то он вдруг забастовал...»
Онучин торт схватил скорее
И в кабинет его понёс...
А позже Боровик явился,
Сказал Борею: «Рома, босс
Так сильно на тебя сердился...
Ты передай кому-нибудь
Незавершённые заданья».
Роман же проще выбрал путь —
Забыл про все напоминанья:
«Бессмысленно передавать
То, что заведомо не нужно...
Довольно мне уже играть
В игру постылую натужно».
Он о Керчи поговорил
С Онучиным весьма приятно...
И вскоре миг тот наступил,
Что всё меняет безвозвратно:
Он начал сумку собирать —
Подарок для библиотеки.
Онучин взялся добавлять
Туда брошюры и буклеты.
Роман за этим наблюдал,
А тяжесть сумки возрастала.
Он с интересом ожидал,
Когда Евстрат проявит жалость.
А тот, меж делом, настоял,
Чтоб сшил Роман его брошюру:
Он своеволья не прощал,
Чем подтвердил свою натуру.
Роман верней узнать хотел,
Как ценит земляка Онучин,
А тот с ухмылкою пыхтел
И сумку набивал получше,
Туда пихая всякий хлам —
Что наиболее обидно.
Онучин вёл себя, как хам,
И мстить теперь совсем не стыдно.
Роман оправдывал себя,
Все связи с земляком рубя,
Что это случай вопиющий —
Ведь злым не должен быть дающий.
Евстрат участливо спросил,
Увидев, что перестарался:
«Потребуется много сил...
Но если ты не собирался
Тащить такую тяжесть в Керчь,
Так ты скажи, и я убавлю...» —
И он закончил свою речь
Пытливым взглядом... «Нет, я справлюсь!» —
Роман коварно предвкушал,
Что сумку повезёт Онучин,
И будет — чтобы проклинал —
Он дополнительно навьючен:
Роман попросит отвезти
В Керчь два альбома фотографий
И купит — раз уж по пути —
Племянницам конфет и вафель...
Рабочий день был завершён.
Роман с коллегами простился,
У двери оглянулся он —
Евстрат был грустен, но скривился,
Улыбку силясь отразить...
В Романе шевельнулась жалость:
«Быть может, что-то изменить
Евстрат хотел?.. Нет, показалось...»