На небосвод кровавым всплеском
Ещё не бросилась заря,
Ещё горят тревожным блеском
Глаза державного царя.
В нём – гнев, уверенность и сила,
Фигура же напряжена:
Он знает, что за ним Россия,
А казни – не его вина!
Подходит офицер с докладом.
Ну что же, царь, распорядись!
Стрельцы переживают рядом –
Они отдать готовы жизнь;
Кто в этой смуте виноватый,
И не пытаются понять.
Вот одного ведут солдаты –
Ему, как видно, начинать!
Другой прощается с народом,
Кладёт с телеги всем поклон.
А вот стрелец чернобородый
Сидит, весь в думу погружён.
Добиться хочет хоть бы слова
Его печальная жена,
Она на всё уже готова,
Как будто и её вина.
Старик с седою бородою
Свечу солдату отдаёт:
Смирился со своей бедою,
Приходит и его черёд.
А вот стрелец огненно-рыжий,
Глаза рубинами горят,
И, кажется, будь царь поближе,
Они его испепелят.
Забит в колодки. Сила духа
Не сломлена, и гневен он.
Сидит поникшая старуха,
Не издавая даже стон,
Сидит в грязи, тоскует тихо,
Забыв про всё, о старике.
А рядом – старая стрельчиха
С потухшей свечкою в руке
Не понимает, что всё значит
(Иль мать стрельцова, иль жена).
И девочка от страха плачет,
В платочке красненьком она.
В нарядной шубке молодая
Отчаявшаяся жена:
Уводят мужа – и рыдает,
Закинув голову, она.
Хлебнёт стрельчиха горя слишком,
Когда без мужа заживёт.
И плачет маленький сынишка,
Уткнувшись матери в живот.
Посол австрийский устремляет
В толпу свой любопытный взгляд,
Как будто разгадать желает,
О чём вопит и стар, и млад.
Седой боярин – князь Черкасский, –
Понурив голову, стоит,
На казнь стрельцов глядит с опаской –
Ему… вдруг это предстоит?
Как будто слышишь вопли горя,
Рыданье жён и детский плач!..
А посреди людского моря
Царь – избавитель и палач!