Я могу говорить о разбитом смартфоне,
вросшем ногте, украденном кошельке,
доводя маховик до масштаба античных трагедий.
Только б в этом отчаянном перезвоне
не сорваться и не войти в пике.
Это глупо, но золото мягче меди.
Ведь как только заходит речь о разбитом сердце,
уходящем друге, войне, укравшей судьбу, —
неизбежно немеют колокольные языки.
И не то чтобы мне нельзя говорить о смерти.
И не то чтобы я видала её в гробу.
Просыпаются стражи, хранящие зону табу
от потерянных душ, разорванных на куски.
И кому будет легче, если сейчас открыться,
осветить софитами из контекста
такие неличные личные виражи.
Пятьсот восемнадцатый день протеста —
а я плачу о том, что в моём чае опять лакрица,
дурацкая эта лакрица — и как теперь жить!