Некоторые мои друзья чувствуют жизнь как что-то очень длинное. Из-за этого они боятся ошибиться с долгосрочным выбором профессии, места жительства или спутника жизни.
– Ты представляешь, брак – это же навсегда? Конечно, я его люблю, но вдруг он мне надоест, искры погаснут и настанет «привычка свыше нам дана»? – с тревогой спрашивают они.
Я стараюсь их понять и, наверное, немножко понимаю. Но я чувствую жизнь как что-то очень короткое. И из-за этого боюсь недолюбить. Ведь я, подобно эльфийке Арвен, полюбила смертного человек, и наша история любви заведомо трагична.
Поэтому каждая разлука, долгая или короткая, воспринимается мной как потеря драгоценного времени, с шорохом осыпающегося в нижнюю половину песочных часов.
Поэтому меня так поражают дневники Ульяны Шмеман, которая, описывая смерть своего мужа, использовала фразы «это было торжество жизни» и «Господи, хорошо нам здесь быть».
Поэтому царь Давид запомнился мне не победой над Голиафом и даже не псалмами, а своим расставанием с умирающим сыном. Приближённые сочли царя безумным, ведь как иначе объяснить, что скорбящий и постящийся во время болезни младенца, Давид снял траур после его смерти, отпустив детскую душу к Богу?
Поэтому мне так близок и понятен Льюис, написавший «Боль утраты» после смерти любимой Джой. Ведь это так... по-человечески?
Я нащупываю в кармане ниточку жизни, и она кажется мне такой короткой. Из-за этого обычное присутствие рядом кажется величайшей ценностью. Из-за этого мне некогда откладывать любовь на завтра.
Я хочу долюбить. Сегодня. Сейчас.