Ты нежно чуждые народы возлюбил,
И мудро свой возненавидел.
А. Пушкин
1
В те дни готовился отчёт
С обоснованием закупок
Станков на следующий год,
Его готовили всей группой.
С таким отчётом каждый год
Перед владельцами завода
Гудков докладывал... Но вот -
Нежданно изменилась мода.
Гудков вдруг сразу как-то сник,
На задний план был отодвинут,
Отчёт готовил временщик —
Арапов (и Евстрат - незримо).
Гордей, известный паникёр,
Животный страх смешал со спесью,
Его безудержный напор
Всех выводил из равновесья.
Он всех нещадно подгонял,
Не позволяя в тему вникнуть,
Сам ничего не понимал —
Зато был важностью проникнут:
После работы приказал
Задерживаться лоботрясам.
Роман в обед в столовой брал
На вечер расстегаи с мясом.
Арапов страсти нагнетал,
И лишь один Евстрат Онучин
За всем спокойно наблюдал,
Давал совет, как сделать лучше.
В разгар всей этой суеты,
Когда все были у Гордея,
Вошёл Гудков... Как у черты
Запретной, постоял у двери...
Арапов продолжал читать,
Внимания не обращая.
Гудков хотел что-то сказать...
Но вышел, рта не раскрывая.
2
Пока готовился доклад,
Арапов очень изменился:
Возросшей власти был он рад
И без конца на всех бранился,
При этом слов не выбирал.
Он раньше тоже не стеснялся —
Бездельниками обзывал,
Теперь же как с цепи сорвался:
Жидкова чокнутым назвал;
Пригожина назвал придурком;
Того, кто заслужил похвал,
Гордей назвать мог... недоумком;
И, дав задание трудяге,
Легко мог палку перегнуть —
Присвистнуть, будто бы дворняге:
«Всё, быстро исправляй! Фьють, фьють!»
Болезнь такая не нова
И пострашнее геморроя —
Когда пустая голова
Владельцу не даёт покоя.
Напор начальника крепчал:
Проникшись важностью момента,
Гордей совсем не замечал
Переживаний оппонента,
Он каждый день терзал с утра
Безжалостно почти до ночи,
Он доставал их до нутра...
И все уже устали очень...
И вместе с ними всё терпел
Чистов, технолог главный цеха,
Он вместе с ГПП корпел
Над созиданием успеха.
В цеху он был один такой,
С кем мог Роман, не опасаясь,
Решать любой вопрос — любой! -
Презрению не подвергаясь.
Роман порою угощал
Чистова пирожками чаем,
И вскоре голод утихал,
Беседой дружной облегчаем.
И вот однажды, выпив чай,
Чистов похвастался Гордею,
Причём, спонтанно, невзначай,
Что он от голода Бореем
Спасён, и похвалил его...
В долгу Арапов не остался:
«Роман не сделал ничего,
А в отпуск в декабре собрался!»
Роман морально был убит:
Так вот какая благодарность
За то, что допоздна сидит,
Чтобы спасти эту бездарность!
Он в руки взять себя не смог,
Устав от перенапряженья:
«Какой в моём терпеньи толк,
Коль нет ни капли уваженья?
Казалось бы, такой пустяк —
До отпуска всего неделя...
Но мне не выдержать никак,
И я справляюсь еле-еле...
Да и чего ещё здесь ждать?..
Жаль, что работал меньше года...»
Он заявленье стал писать
Об увольнении с завода.
Он был так сильно возбуждён,
И руки сильно так дрожали,
Что им был промах совершён
Глупейший — и, причём, в начале.
Он начал заново писать —
И снова совершил ошибку...
На третий — начал понимать,
Что он поторопился шибко:
«Подобное предпринимать
Я должен трезво и спокойно,
Когда способен понимать,
Что я веду себя достойно...
Но как Гордея болтовня
Меня вогнала в помраченье?..
Похоже, отпуск для меня
Имеет важное значенье».
Чистов Романа до метро
Довёз любезно на машине.
Услышав про оклад его,
Скривился в удивлённой мине,
Потом подумал и сказал:
«Мне это тоже надоело...
Чтобы никто не унижал,
Есть у меня другое дело —
Я заключил уже контракт
И уезжаю за границу!»
Роман терял живой контакт,
Не смог им вволю насладиться,
И он наутро грустен был
И в угнетённом состояньи.
Гордей же разжигал свой пыл —
Роману сделал замечанье:
«Наказанным ты можешь быть —
Большие траты по бумаге!»
Роман решился возразить,
Что не забыл об общем благе:
«Но это же черновики!» -
Сказал он то, на что был в силах.
«Твои расходы велики —
Не экономишь на чернилах!»
Роману не хватило сил
Открыть всю правду надувале:
Он ручку эту сам купил —
Им ручки редко выдавали.
Гордей сказал Борею: он
Теперь курирует заявки...
Роман был очень удивлён,
Но более всего — Шумахер.
3
Борей печатал документ
По поручению Евстрата —
Сказал Роману референт,
Чтоб переслал он файл обратно.
Компьютер общий занят был —
На нём Савчук расположился,
Евстрат Романа торопил,
И даже голос изменился.
«Компьютер занят — видишь сам...» -
Роман в тонах миролюбивых
Сказал в ответ, уча азам
Начальников нетерпеливых.
И тут он вспомнил, что Евстрат
Копировать сам файлы может
(Он видел это сам стократ),
А он Онучину поможет.
Он на бумажке написал
Название и адрес срочно:
«А кстати, ты же можешь сам
К себе скопировать файл... Точно?»
Договорить он не успел,
Слова застряли комом в горле —
Онучин вдруг рассвирепел,
Чего не позволял дотоле:
«Я не советую учить
Меня тому, что сам я знаю!»
Чтобы Евстрата не бесить,
Роман вернулся, размышляя:
«Вот, наконец, своё лицо
Он обнажил, что тайной было:
Он представляет высший сорт,
А я в его сознаньи — быдло!»
Обижен очень был Роман
Евстрата выходкой жестокой:
«Но почему, узрев обман,
Задет я сильно этим докой?
Его я другом не считал
Чуть ли не с самого начала...
Я ничего не потерял,
И до него мне дела мало...
Мне больно только от того,
Что вижу я высокомерье...
Но здесь я повидал всего,
И мне привычно лицемерье.
Но как теперь мне поступить?
Ведь я союзника теряю...
Зачем Онучин стал «дружить» —
Сейчас я только понимаю.
Как я, Онучин одинок,
Борьбой измотан он до стресса
И ищет, на кого бы смог
Хотя б немного опереться.
Я наш союз не нарушал,
Разрыв на совести Евстрата:
То он эмоций не сдержал
И взоры прячет виновато.
И я ему не отомщу —
Себе дороже обижаться.
Евстрата я не отпущу,
Союз наш будет продолжаться!»
Закончился рабочий день.
Он вышел на морозный воздух —
Мозги, что были набекрень,
Мгновенно получили отдых.
Он сделал несколько шагов —
И всё по-новому увидел:
«У нас основа всех основ —
Евстрат, и в выдержке он лидер.
Сегодня сбой произошёл -
Сердился он, круша устои.
И я Евстрата превзошёл...
А это дорогого стоит!»
Наутро подошёл Евстрат
И о Керчи завёл беседу.
Роман, конечно же, был рад,
И всё уладилось к обеду.
Когда союз опять возник,
Признался «друг» в своей опеке:
«А не найдёшь ли пару книг
Для керченской библиотеки?» —
«Найду, конечно, не вопрос,
Давно прочёл я книги эти.
Вот кто бы их туда отвёз...» —
«Ну, есть старушка на примете...
А может, я поеду сам...
А может, ты туда поедешь,
И я с тобою передам...
Надеюсь, просьбу не отвергнешь?» —
«Я собираюсь ехать в Керчь,
Давно я там не появлялся». —
«Вот именно... О том и речь —
Доедут книги, кто б ни взялся».
Онучин словно проверял
Намеренье Романа ехать,
Взамен гарантию давал
В том, что Арапов не помеха.
4
Арапов обошёл цеха
И всех собрал на совещанье.
Он по привычке злопыхал
И выдал каждому заданье.
Начав Романа обсуждать,
Гордей сказал ему со злобой:
«От Вас привык сюрпризов ждать,
И я займусь твоей особой!
Расчёт участка, так и знай,
Неправильный в своей основе!» —
«Спасибо Вам на добром слове,
Я прекращу...» — «Нет, продолжай!
Всегда помощники найдутся,
Раз опыта недостаёт.
Вам надо двигаться вперёд,
Лицом к проблеме повернуться!»
Роман всё это проходил...
Он отмечал непроизвольно:
Арапов гадость говорил
Умышленно, чтоб сделать больно.
А чтоб Роман сильней страдал
И не свободен был в ответе,
На совещание собрал
Всех, кого можно, в кабинете.
И вновь мучительный вопрос,
Что срочно требовал ответа:
«Зачем тяну я этот воз?
Ведь никому не нужно это...
Ах, да! Ведь я опять забыл,
Что лично для себя стараюсь:
Каким вначале робким был —
Каким я стал... Сам удивляюсь!
Ведь я теперь совсем другой,
И стал Арапов слишком мелок,
Чтобы разрушить мой покой...
Всё так, но что мне дальше делать?
Ведь всё имеет свой черёд,
Всё в жизни важно: время, место —
И в декабре всяк снега ждёт,
В апреле же он неуместен.
Уже давно я исчерпал
Свои лимиты на безделье...
Я от Арапова устал...
Он — как нарыв на чистом теле.
До отпуска — не много дней,
И силы у меня найдутся
Всё вытерпеть... Потом, Гордей,
Дороги наши разойдутся!»
Наутро — снова на доклад
К Арапову... Тот изменился:
Роману вроде даже рад...
Вчера как будто не бесился...
«Да, эта парочка крепка:
Арапов — это лишь кувалда,
Онучин — тайная рука,
Что бьёт кувалдой до упада.
Кувалду выпустит из рук —
Арапов снова благодушен,
Ведёт себя почти как друг,
Хотя недавно был бездушен.
Нет, я ошибся в том, что он
Страх испытал передо мною.
Страх — это чувство испокон
Для тех, кто вслед за новизною
Шагнуть готовы в пустоту.
Самодовольство — вот та сваха,
Что так сплотила их чету.
Самодовольство ниже страха».
Уже замечено давно:
Всегда Арапов поручает
То, что Борею мудрено.
Как только тему изучает
Роман, меняется Гордей:
Он к старому охладевает
И ищет пакостных идей.
Он будто бы в игру играет.
И если, наконец, Борей
Всерьёз займётся технадзором,
От самой глупой из затей
Гордей откажется с позором...
Но он не может жить без смут,
И будут новые заданья...
А на другой Сизифов труд —
Ни сил, ни воли, ни желанья.