Было это всё давно...
Будто зодчими
день был выложен мозаикой яркою...
Этим днем со стрельцами да окольничьими
царь пожаловал к народу на ярмарку...
Выбегали шуты со скоморохами,
выходили царя тешить медведями...
Только в шею их велели, по снегу волоком -
не по нраву все царю с их затеями.
И узнал народ про царев указ:
Кто потешит царя, да понравится,
будет шуба, да шапка тому -
вот те раз!
Все стоят кругом - не решаются.
Вдруг, откуда ни возьмись, в ноги дьяк царю:
"Так и так, мол, не вели казнить, царь-батюшка,
есть у нас тут один, только с придурью,
но как скажет - смеются до краюшка... "
И сказал царь: "Что ж с того, что рехнутый,
может впрямь удивит нас до хохота...
Так вели же вести быстрехонько
твоего шута горохового... "
Он и сам идет, в пояс кланяется:
"Все могу я, царь, только духа ради,
чтоб ты мог со мной позабавиться,
пусть мне чаша вина будет дадена... "
"Будь как просишь ты, только не сочти -
удивишь коль нас, то кафтан кумач...
Ну, а коли нет, ты уж нас прости -
позабавит всех хоть с тобой палач... "
"Так и будет царь..."
Выпил разом куб,
захмелел чуть-чуть, приосанился...
Да крикнет, вдруг: "Будь царев я друг,
никогда б во грехах не каялся!"
И пошел смешить - только пар из губ,
царь и шапку в снег - смехом давится,
и палач стоит, пополам согнут,
и стрельцы кругом потешаются...
Вроде хвалит царя - а не хвалится,
вроде честь купцам - а те задумались...
А народ по снегу катается
и хохочет народ на всю улицу...
Разобрался царь, только поздно уж,
воробьем слова не воротятся...
Хоть кричи, не кричи, ах ты, дерзкий шут,
что ж наделал ты, ах ты, Господи!
Воздух долго стыл, разогрелся так,
распрямись спина, да под ударами...
Посмешил нас шут, посмешил и дьяк,
вот теперь сполна, не задаром вам...
И опять народ хохотал кругом,
только царь молчал, да с дворянами
все глядел, как язык прибивал гвоздем
тот палач к столбу деревянному...
И шута мороз до утра сковал,
горлом кровь не шла - льдом сморозило.
Ах ты, дерзкий шут, все теперь сказал?
Что ж наделал ты, ах ты, Господи!