по мотивам "дай руку мне" Марины Шуминой(консультант по драматургии)
был злой февраль, и вьюги вой
взывал, как будто бы живой...
лес снегом был заворожён,
в объятиях снежных белых волн.
гонимый ветром, через лес
брёл путник... след его исчез,
съедаем яростной пургой,
и сам уж он одной ногой
в стране теней и зыбких снов,
замёрзнуть был уже готов...
сторожку встретив лесника,
решил, спасён наверняка...
не знал бедняга, кто таков
жил сотни лет среди лесов...
в народе говорили, он
наследие сказочных времён,
не человеческого рода,
но с ним добра была природа...
с ним встреча для людей дурна,
сулит погибель лишь она...
но буду здесь слегка точней,
людей повадки средь зверей
встречались часто, слишком даже...
наверно слышал ведь не каждый
плачь зайца иль касули смех...
средь звуков выделялчсь всех,
что слышим в чаще мы лесной,
они все звенья лишь одной,
одной единственной цепи...
попробуй чувств порыв стерпи,
коли медведя на охоте
смертельно поражаешь вроде,
а вышло, был твой лучший друг,
медвежью шкуру сбросив вдруг...
забавно превратится в мышь,
здесь предисловие только лишь...
сторожка средь елей, высоких, как горы,
и странник в начале сквозь лес шёл который,
к ней плыл сквозь сугроб, силы тратя остатки,
мгновения, что вечность, хотя они кратки...
но как оказалось, дверь заперта будто,
открылась сама, вот уж странное чудо...
закрылась за ним, хлад оставив снаружи,
ну вот и спасение от ветра и стужи...
простой в целом быт глаз его чаровал,
как будто он сам ростом меньшего мал...
чем ближе к камину, в котором огня
играли фигурки теплынью маня,
тем меньше ты словно, того и глядишь,
предстанешь в итоге, как серая мышь...
не стал приближаться, погреться б едва,
к тому же кружилась его голова...
вдруг голос раздался, хоть нету того,
кто б слово изрёк, понимая его...
пуста же светлица была до сих пор,
но голос звучал:" ты, я вижу не вор,
не ищешь глазами, что тут умыкнуть.
тяжёл, очевидно твой нынешний путь.
тебя подождут, не спеши уходить.
коль я в чём не прав, слов продолжишь ты нить"
"ты кто, покажись, не пойму, где уста,
что словом тревожат мой слух не спроста..."
треск пламени был очень ярким ответом,
намёк многозначный скрывая при этом.
Фигурки огня, что плясали чудно,
Явили единое, вышло оно,
Огонь, плотью став, форму принял того,
Кого описать сотней слов не легко
Высок или низок, но полон иль худ…
Глаза ли так странно и явно солгут?
Менялись черты, не узнаешь лица,
Предстало что взору почти до конца…
Шаг сделал—он грозен, другой—что дитя,
Играть что готово, лишь повод найдя…
Он—все и один, образ зыбче воды,
Намеренья чувствовались в нём, что чисты…
Не зло исходило из множества глаз,
Друг друга сменяли что быстро сейчас…
И голос, что хриплый, но звонкий при том
Сказал наконец: «ты мой гость, вот мой дом…
Скитаний удел не щадит, вижу я,
Не важно в какие идёшь ты края,
Судьба на ладони, она же в глазах,
Искавший в конце пути скажет лишь «ах»
Всё пусто, всё бренно, стремление уйдёт…
Вот так человеческий гибнет ваш род…»
Увидел наш странник в своей голове
Возможности жизни, но только лишь две…
Туда, куда шёл, там утрата причин,
Останется с горем один на один.
Ни близких, ни цели—усмешка фортуны,
Все большего жаждут, пока они юны.
Но больше там нечего было хотеть.
Стоит только крест, окончательный впредь…
Останется он, будет мир и покой,
Вот только забудет, кто был он такой…
«ты лжёшь, сказал путник, мой разум оставь.
Пускай мне ответит нагляднейшим явь,
Меня ты морочишь… умрут все друзья?
Останусь один среди пустоши я?
Мне сон показал… я не верю тебе…
Есть место удаче, есть место борьбе…»
«так все говорят», был спокойный ответ,
«в неверии твоём большой мудрости нет,
Мне лучше знать «как», лучше знать мне «зачем»,
Я глупость людскую за завтраком ем…
Как ею я сыт, впору всё изменив,
Свободы попрать издевательский миф…
«Свободны погибнуть», дар видно богов,
Его отобрать у тебя я готов…
Расплылся в узор интерьер, что вокруг,
В тот миг невесомым стал путник наш вдруг.
И он стал узором иль частью его,
Понять не способен при том ничего…
Фигуры, цветы—всё сменялось чредою,
Картина была не опишешь какою,
Всё вывернулось, изменилась основа,
И тотчас узор стал материей снова…
И пол снова есть, мебель встала на место,
Но прежним не всё оказалось, коль честно.
Наш путник стал мышкой, размером с орех,
С тоской и испугом смотрел теперь вверх…
Не мог он поверить и клял всё и вся,
Но воля свершилось, обратно нельзя…
«живи у меня, ты стал частью семьи,
Забудь все сомнения, печали свои…
Ты тот, кто ты есть, облик—сущий пустяк.
Но ты не погиб, дух твой жив, не иссяк…
Там норка твоя, в ней что нужно, найдёшь,
Поверь, мир снаружи—не так уж хорош…
Ты здесь не один, здесь таких же не счесть,
Знай, быть человеком, ничтожная честь…»
Ночь мимо прошла, утра вспыхнул рассвет,
Им самую малость лес будет согрет…
Сторожка стоит, средь снегов и дерев,
Стать частью сугробов почти что успев.
Глядит из окошка два бусинки-глаза
До позднего самого зимнего часа
Взор этот был полон великой тоски
И пусть не видать из окошка ни зги…
Еловая ветвь заслонила обзор,
А день скоротечен, мрак вечера скор…
Мышиные пальчики вжались в стекло,
А время при том не заметно текло…
Здесь голода нет, старость здесь не найдёт,
Так шёл незаметно за годом вновь год…
Мелькала чреда времён года опять,
Проходит так год, целых три или пять…
Всё спит здесь как будто, лишь память живёт,
Терзая вновь сердца, что голод живот…
Мечты вновь жгут разум и жажда свободы,
Здесь ты иль не ты, если год идёт сотый…
Средь царства мышиного прожит им век,
Но помнит и ныне, что он человек…
Судьбы нет, семьи… всех людей, кого знал,
Уж нет на земле, их завиден финал…
Сама безысходность царила над ним,
Порою, что живы, себя мы виним…
Казалось ему, это страшный лишь сон,
Что будет рассветом благим унесён…
Но утро за утром, являлся рассвет,
Неся новый день, где спасения нет…
К судьбе он взывал, даже множество раз,
Чтоб миг избавления явился сейчас…
Коль долго зовёшь, отзовётся хоть кто-то,
Исполнится даже мечта идиота…
И сущность другая явилась за ним,
Надежде сарказм посвящая, как гимн…
Ты девы, мол, ждёшь, жаждет счастья душа,
Желания загадывай впредь, не спеша…
Хозяин сторожки—не дьявол, не бог,
Всего усмотреть, очевидно, не мог…
Была вновь зима, снова тот же февраль,
Когда вспоминая, особенно жаль
Всего что утрачено и не сбылось,
Отчаянье даже сменялось на злость…
Но вот, из оконца, мышиным глазам,
Явилось что так вожделел в мечтах сам.
Красавица дева к сторожке той шла,
Нельзя описать, на лицо как мила
Вот образ в окне, та, которую ждал,
Хоть ростом теперь по мышиному мал…
Не знал бедолага, что вовсе не эта
В обёртке знакомой сокрыта «конфета»
Кузнец же судьбы, не всегда наперёд
Сам в курсе, что именно нынче куёт…
Всё тот же сценарий, картина не та,
И явно случилось оно не спроста…
Не мышкой, но кошкой вдруг стала девица,
Здесь в пору мышонку весьма удивиться…
Тех, кто хотел воли, та кошка и съела,
Судьба и законы, понятное дело,
Иных же не видела кошка в упор,
Хозяин молчал, он потупил лишь взор…
Не может сломать калию из причин,
Со скорбью своею один на один…
Закончена трапеза, нету мыша…
И кошка пошла ко дверям, не спеша,
Вдруг тенью предстала, исчезла она,
Ведь сделала всё, что была лишь должна…
Душа же свободна, смерть рушит оковы,
Не все мы бываем, однако, готовы…
Но странник дозрел, очень сильно устав
Достал знать его «гостеприимный» устав…
Свобода душе, как в пустыне вода,
Тому, кто от жажды не видит следа,
Темнеет в глазах, всем известный симптом,
Когда иссыхаем, то помним о нём…
С роднёй своей встречи он ждал много лет,
Мечтал передать своим братьям привет…
Он встретил отца, отче умер давно,
Судьбы и терпения увидел в нём дно,
Болезни и голод—как радость былого,
Здесь надо страшится всем умершим снова:
Мир мёртвых жесток и покоя здесь нет,
Нашёл он на каждый вопрос свой ответ…
И страшен тот был, слов не хватит сказать,
Как сгинули братья, как сгинула мать…
А что же со смутой поделаешь ты,
Где нету укрытия всем от беды…
Чу… дьявол идёт, жертву ищет он вновь,
Почуял нечистый вновь свежую кровь…
Обратно хотел бы, обратно нельзя…
Приходит судьба, участь в чаше неся…