Повитуха

Евгений Турич
В тот славный год зима пришла, как госпожа,
Белёсым языком по лезвию ножа
Прошлась — и снегирей помазала бордовым,
Была не за горой кончина декабря
И с каждым днём бледней цвела его заря,
Он завершал дела и становился словом.

Деревню тишина укрыла с головой,
Полночный снег мерцал. И пахло синевой,
Полночной синевой, безудержною, пряной.
И человек вошёл, разбивший синеву:
" Ты повитуха, да?! Так поспеши! В хлеву..."
И не договорил, и на колени прянул.

Ничейный хлев чернел деревни на меже,
Гнездился мёртвый куст в проломленной уже
Который год назад кривой дощатой двери,
Морозный пар стоял серебряным столпом
И женщина в углу при отсвете скупом
Была едва видна, как в сумрачной пещере.

Шли роды тяжело. Роженица пока
Держала боль внутри, но смертная тоска,
Как молоко на стол, текла в её глазницы,
Её сгибала боль, как руки палача
И в глиняном горшке оплывшая свеча
Пускала чертенят по стенам вереницы.

Когда они вошли, огонь почти потух,
В окрестных деревнях средь прочих повитух
Кудесницей слыла пришедшая старуха.
"Кричи, — рекла она, —крик не держи во рту!"
И закричала мать в глухую темноту,
В поросшее быльём всеслышащее ухо.

Казалось ей — в ночи щебечут снегири,
Казалось — у неё ворочались внутри
Эпохи, времена, столетия без счёту,
А повитуха к ней склонилась, холодна,
И начала вершить то, что вершить должна —
Кровавую свою, великую работу.

Младенец в мир пришёл к утру, часу в шестом
И мир лежал пред ним нетронутым листом:
Хоть целиком бери — и начинай сначала!
Старуха с той поры, как сделалась вдова,
Молчала. И молчал утративший слова
Расхристанный отец. И женщина молчала.

Младенец пах добром и статью вековой,
А свет, что над его струился головой,
Дорогу озарял тому, кто ждал ответа,
А где-то далеко, за краем синевы,
Уже сбирались в путь суровые волхвы,
Седлали лошадей и щурились от ветра.

И повитуха, что средь прочих повитух
Кудесницей слыла, проговорила вслух:
"Откуда в нём, в малОм, взялась такая сила?!"
Но чувствуя, что свет становится теплей,
Увидела звезду сквозь полосы щелей,
Вздохнула глубоко — и тут сообразила.

Художник-Жорж де ля Тур