Александр Волог: «ВСЁ, ЧТО Я РОЗДАЛ – ОНО ОСТАЁТСЯ МОИМ…»
(10 сентября 1939 – 20 мая 2021)
http://stihi.ru/avtor/aleksandrvolog
Неисповедимы пути в литературу. Иногда пишущий человек выбирает совсем другой профессиональный путь, который в какой-то момент более требовательно стучит в сердце. Но когда душа – умный и чистый, точный и безукоризненно настроенный камертон, наверное, всё-таки невозможно не стать проводником поэзии... Впрочем, литератор, имеющий в жизни надёжную профессию, а также различные параллельные хобби, невероятно тем самым расширяет собственные горизонты знаний и чувств, эмоциональных отношений с миром. А стихи, безусловно, отражают и душевный диапазон самого автора, и тот исторический момент, в котором он находится, и те связи и при этом возникающую синергию, которыми он в этой жизни обрастает и наполняется.
Александр Волог – доцент кафедры теоретической физики в МГОУ, человек сложной судьбы, с очень насыщенным и плотным графиком работы и творчества, с высокими и мощными устремлениями, чаяниями, запросами, привязанностями, интересами, планами, надеждами, открытиями. Такой человек и после ухода своего оставляет на земле большой след и свет, благодарных учеников и последователей, опечаленных друзей и верных соратников, читателей и поклонников творчества. Люди пассионарного склада, умеющие брать из происходящего вокруг впечатлений и энергии больше, чем другие, люди, живущие, творящие и работающие с максимальной самоотдачей и вовлекающие в круг своих интересов и взаимодействий с миром и других людей, не только сами обладают удивительной судьбой, но и наполняют новыми смыслами и эмоциями жизнь окружающих, воодушевляют и вдохновляют их, и саму эту жизнь делают несколько иной – более осмысленной и одухотворённой, окрашивая её в неповторимые цвета своей яркой, плещущей щедрыми красками индивидуальности.
Родился Александр Николаевич Голов (Волог – это творческий псевдоним) в Москве за два года до начала Великой Отечественной войны. И, конечно, как практически всем людям того поколения, война задала тон не только детству Саши, но и дальнейшей его судьбе, впечаталась в душу и сознание. Его мама, микробиолог, после рождения сына устроилась на химико-фармацевтический завод им. Н. А. Семашко и всю жизнь проработала там в лаборатории. Отец, до войны – геолог, прошёл всю войну, затем трудился на аэродромах ВМФ, составляя карты погоды. Маленький Саша пережил военное время в эвакуации в Костроме вместе со своими бабушками. Далее – окончил школу, поступил в МОПИ им. Крупской, где и остался после аспирантуры, успев ещё и отслужить в ракетных войсках. Всю дальнейшую жизнь Волог занимался преподавательской деятельностью в том же вузе (работал до 77 лет!). В первом браке в 1962 году у него родилась дочь Мария, ставшая впоследствии учителем математики. Со своей второй женой, студенткой Анной, он познакомился там же, в пединституте, в 70-х, когда уже преподавал. Они были счастливы вместе более сорока лет – до самой кончины Александра Николаевича, вырастили замечательного сына, являлись настоящими единомышленниками, людьми, близкими по духу и жизненным приоритетам, и пронесли сквозь годы большое уважение друг к другу, любовь, верность, нежность и заботу.
Натура многосторонняя, Александр Волог страстно увлекался рыбалкой, любил ходить в походы, где стремился остаться наедине с природой, чувствуя с ней полное слияние (стихотворение «Извинение»), будучи человеком энциклопедических знаний, в кругу друзей и коллег слыл блестящим рассказчиком и интереснейшим собеседником, а ещё всерьёз изучал российскую историю – был настоящим исследователем в этой области. Памятью он обладал феноменальной и всегда обо всём имел своё суждение, подкреплённое первоисточниками, ради чего мог перелопатить груду летописей и трудов корифеев от науки и литературы. К тому же, помимо всего прочего, всю сознательную жизнь Александр Волог писал стихи и прозу: после выхода на пенсию он занялся изданием своих книг и успел выпустить в интернет-издательстве Ridero шесть замечательных сборников – книгу стихов и рассказов о войне «Эта долгая война», сборники стихов «Дар», «Остров верности», «Берегиня», «Лицом к воде», а также большой труд по истории России – книгу «Ранняя Русь», над которой работал в течение десяти лет, поставив своей целью найти наиболее достоверные факты по становлению Российского государства ради возвращения соотечественникам истинной истории Руси – без путаницы, упущений и ложных представлений, породивших множество мифов. Его как истинного патриота очень беспокоило сегодняшнее положение дел в освещении российской истории, поскольку он считал, что искажение начальных этапов зарождения нашего государства неизбежно отразится на точности изложения всех её последующих периодов. И хотя сам он не считал этот колоссальный труд монографией (книга состоит из ряда отдельных материалов), тем не менее масштаб проделанной работы впечатляет – в книге объёмом в 650 страниц в двенадцати главах помещено более двухсот статей!
Александр Волог был плоть от плоти своего времени – времени искренних надежд и романтических воззваний, времени нежных чувств и возвышенного отношения к женщине, времени героев и покорителей космоса. Поэтому, конечно, в соответствии с лучшими, передовыми идеалами и представлениями советского общества он сформировался как большой мечтатель и романтик, человек с открытым сердцем, а ещё настоящий философ, идеалист и бессребреник. Бытовая неприхотливость, равнодушие ко всему внешнему, показному и одновременно высокая требовательность в нравственной и духовной сфере – вот, пожалуй, главные отличительные черты этого неординарного человека, подлинного интеллигента и интеллектуала. И жизнью своей, и творчеством он исповедовал любовь к людям, любование родной природой, веру в будущее России, проявляя неподдельную щедрость своей чуткой, распахнутой души и бесконечную доброту сердца.
Одно из его программных стихотворений так и называется – «Всё раздарю»:
Всё раздарю и себя в Твои руки предам –
Настежь в душе неимущей распахнуты двери.
Стены прозрачного горя проходит беда,
В окна страдания дуют сквозные потери.
Всё раздарю и себя в Твои руки предам,
Светом наполню души неимущей пространства,
Ясности люстры развешу по тёмным углам
И освещу катакомбы свечой постоянства.
Всё раздарю и себя в Твои руки предам.
Видишь, я весь – как открытая светлая пустошь!
Что же, бери и суди, коли стоят труда
Свет, и простор, и открытость души неимущей.
Буду ль Тобою я взят, и судим, и казним,
Или ж отвержен, и даже и память избыта?..
Всё, что я роздал – оно остаётся моим,
А сверх того ещё – свет, и простор, и открытость.
Подкупает глубокая и естественная интонация стихотворения, словно автор не просто говорит, но дышит словом. Вне всякого сомнения, это самобытный поэтический язык, глубоко перекликающийся с тем лучшим, что было создано в русской поэзии XX века. Для меня это – голос самой эпохи, звучавшей в поэте и заставлявшей звучать его струны.
При всём при том Александр Николаевич был человеком скромным, углублённым в себя, непубличным. Какое-то время он посещал литературное объединение «Родники» под руководством Юрия Полякова, который работал в тот период редактором «Московского литератора» и нередко бывал у него дома в гостях вместе с другом и учеником Волога – журналистом и писателем Александром Кормашовым. Собрания литовцев проходили в корпусе литфака московского института, что в своё время окончил и Поляков.
Тем не менее вся эта суета, весь стиль общения между авторами были чужды нашему герою и малоинтересны, и он так и остался одиночкой, годы и годы пишущим в стол. Скорее всего, стихотворчество было для него процессом крайне сокровенным, и он оберегал свой мир от посторонних глаз и ушей. Отношение к этой среде, кстати, как нельзя лучше отражено в стихотворении «Мы были наблюдательны, писаки…»
Вообще стихи Александра Волога тоже, как и он сам, плод советского времени: раннее творчество формообразованием и ритмикой частично выходит из поэтики Маяковского, развивается и разветвляется, то споря, то во многом пересекаясь с передовой поэзией шестидесятых. Однако постепенно голос автора начинает обретать собственную интонацию хотя и в традициях классического стихосложения, но вместе с тем и в русле современных тенденций – с использованием как точных, так и ассонансных, а также бедных и приблизительных рифм, с абсолютным предпочтением содержания – форме, с введением в тексты, особенно в диалоги, просторечной и диалектной лексики, делающей стихи подлинно русскими, достоверными и объёмными, с нежным, пристальным, крайне внимательным и трепетным отношением к каждой детали, каждому человечьему слову или жесту, каждой травинке и краске природы, с художественным своеобразием сюжетов и тематических ракурсов. Выкристаллизовываются и основные темы творчества – война, история, нравственно-философская, пейзажная и любовная лирика, гражданские и социальные мотивы, а помимо всего огромное количество портретов современников – портретов, с удивительным теплом и психологизмом воссозданных в слове. Обладая несомненной эмпатией, Волог очень тонко чувствовал и понимал людей, о чём свидетельствует и вот такое воспоминание Александра Кормашова: «Он умел фантастически дружить. И это было даже больше, чем обыкновенная дружба – это было полное и абсолютное приятие человека. Такого в жизни у меня больше никогда не случалось».
Вопросы совести и морали, вопросы нашей культуры и верности долгу, чести, земле своих предков волновали Александра Николаевича всю его жизнь, и, конечно, мучительные поиски ответов не могли не найти своего воплощения в его творчестве. Сохранение наших национальных традиций, возвращение Отечеству нравственных идеалов и подлинных духовных ценностей были для Волога не только задачей первостепенной важности, но и делом всей его жизни. Одно из стихотворений, названное «Ночные попутчики», заканчивается так:
…И как будто за ними двинулось
Молчаливейших елей воинство,
Выходя из рассвета серого.
А слова звучат по-старинному –
Так, как некогда:
Честь,
Достоинство,
Право-судие,
Мило-сердие…
Где-то совсем недавно прочитала, что важно не то, сколько прожил человек, а то, как он использовал отпущенное ему время. Надо сказать, что Александр Николаевич в полной мере распорядился дарованными ему годами, сумев вместить в них столько, что диву даёшься: как можно было всё это успеть? Такое плотное, концентрированное проживание каждой единицы времени характерно, конечно, только для людей с высокой степенью духовности, невероятно развитым интеллектом и богатейшим внутренним миром. А это – настоящая редкость, единичный человеческий экземпляр. И для меня большая честь, что на сайте Стихи.ру, где Александр Николаевич размещал свои стихи и общался с почитателями своего творчества, он выделил меня как автора и собеседника, тем самым предоставив мне счастливую возможность окунуться в его космос, открыть его уникальную вселенную и для себя, и для новых читателей.
А самое главное то, что в стихах Алексадра Волога неостановимо, безудержно бьётся сама жизнь – со всеми её радостями и горестями, с её бешеными ритмами и тихими, потаёнными минутами нежности, с её островками любви и полями сражений, с её дарами и потерями, с её неистовым размахом, беспокойством и неукротимостью. Вот это искреннее, безоговорочное и благодарное упоение жизнью и покоряет, и подкупает, и завораживает в стихах Волога, пожалуй, сильнее всего.
И очень хочется сегодня познакомить читателя с несколькими знаменательными стихотворениями поэта.
__________________
ИЗВИНЕНИЕ
Я всё ещё там, я на том берегу,
Застывшем над самой рекой на бегу
Под полупрозрачной луной.
Вечерней пичуге в ответ я свищу,
Тяжёлую, тёплую рыбу тащу
И в салки играю с волной.
И если вам кажется: я суховат,
Не слушаю вас, говорю невпопад,
Что в узких зрачках – пустота, –
Судить не спешите...
Я просто стою
Над Волгой, на круче, на самом краю...
Простите, я всё ещё там.
СПАСИБО, ЖИЗНЬ!
Спасибо, ночь, за трудных дум подарок,
За чуткий мир из бесконечных струн,
За то, что свет в тебе особо ярок,
За новость лун.
Спасибо, день, за щедрую работу,
За крепкий берег, сильное весло,
За дальней песни молодую ноту –
Мне повезло.
Мне повезло, что я прошёл по полю
И распахал ненужные межи.
За цельный клин неразделённой доли
Спасибо, жизнь!
* * *
Какой сентябрь я нынче приобрёл!
Совсем задаром – за какой-то месяц
негромкой жизни у спокойных сёл,
за тридцать дней брусничного Залесья.
Вот он, сентябрь – величиной как раз
в ладонь – такой кленовый, лёгкий, щедрый…
Всё убрано. И отдыхает глаз.
И отдыхают от работы недра
родной земли. Намятая рука
так нежно держит золотое чудо,
и в ней оно колеблется слегка
и между пальцев утекает будто,
и остаётся в лицезренье гордость,
мгновенная, как солнечная рябь…
Из-за спины поспешный, хваткий голос:
– Почём сентябрь?
– Не продаю сентябрь.
* * *
Мы были наблюдательны, писаки,
и совершенно ставили ни в грош
тех, кто не видел, как зимуют раки,
не замечал различности галош.
И наши легкодумные собранья
порою превращались в похвальбу:
– Я видел облако!.. – Я – рот у зданья!
– Я – труп, обросший бородой в гробу!
– Я – женщину, ужеобразно-тонкую!
...Тут кто-то, искривляя бледный рот,
спросил:
– Вы видели глаза ребёнка,
который знает, что на днях умрёт?
В СТРАНЕ НЕЛЮБОПЫТНЫХ
– Эй, на том берегу! Глубока ли вода?
– Да издревле не ведаем броду...
– Есть ли близко мосты? – Да отсель не видать...
– Можно ль вплавь? – Не в такую погоду...
– Но хоть лодка-то есть? Так прислали б сюда!
– Отродясь мы лодей не держали...
– Ну, а как же вы сами за реку тогда?
– А чего мы за ней не видали?..
ПРОЩАНИЕ СО СНЕГОМ
Весна. Прощание со снегом,
покорно тающим в горсти.
Прощанье с необжитым небом,
зимы последнее прости.
Она, спастись уже не чая,
мне лижет пальцы и ладонь.
Я всё прощаю, всё прощаю
за песенку на семь ладов
ручья, капели, ветра, почек,
грача и быстрых облаков,
и вдруг проклюнувшихся строчек,
за звон распавшихся оков.
Я жил вперегонки с зимою –
и обогнал, и пережил,
и талою водою смою
усталость памятливых жил.
И всё же летом раз я вспомню:
зима, и я – бок о бок с ней…
…За то, что я хоть что-то понял,
прощай меня, последний снег!
* * *
Не хочу тебя завоёвывать,
Не хочу тебя покорять.
Ведь любой стране покорённой
Наступает время восстать.
Не хочу воевать с тобою,
За тебя же ведя войну.
Я не рушу – я только строю.
Если хочешь – в артель возьму.
Будешь ты свободной и сильной,
А устанешь – помочь готов.
Не хочу я иметь рабыню:
Не бывает
верных
рабов.
ДЕРЕВЬЯ НА БЕРЕГУ
Случается, я во спасенье лгу,
Смиряюсь со стыдом, душой дряхлея…
Я помню, высились на берегу
Большие бородатые деревья.
Вели свой счёт по распусканьям почек
И по приходам листопадных дней.
И ветер выдувал сухую почву
Из-под мохнатой бороды корней.
Над ними хладно плыли облака,
Роняя вниз дожди и снегопады,
В опавших листьях шелестели гады,
Подтачивала крутояр река.
Свой кус урвали бешеные струи.
Под хруст выламываемых ветвей
Вы рухнули – со всей землёй своей,
Не убежав, не отступив, не струсив,
В свой берег вросшие бородачи…
Среди разноголосий многолюдства
Мы забываем берег, мы молчим
О стойкости природных правдолюбцев;
О той, что не в почёте, а в загоне…
Я помню корни, корни над рекой!
И я смиряю спесь и прячу гонор
Пред стойкостью и правдой стариков.
ВОЗЛЕ НИРВАНЫ
Наивность младенчества! Жажда желаний
И выкрик «хочу!» – как пароль и девиз,
Как вешняя скачка стремительной лани –
Лишь мелкие камешки сыплются вниз.
Ущелья и пропасти – детские сказки,
Есть гребень – реальность, вершина – мечта...
Напрыгался я, стал и кроток, и ласков.
Равнина. Река. Никакого моста.
Ни брода, ни лодки.
Ни зов переправы,
Ни плаванья прихоть не бродят во мне...
Неужто буддисты немножечко правы?
Неужто в бесстрастье я счастлив вполне?
В постах усыхает хотений утроба.
Свобода приходит по смерти раба.
И всё, что мне надо: удобная обувь,
Река да травиночка строчки в губах...
ВИДЕНИЕ ПЕЛГУСИЯ
Был в Ижорской земле воин Пелгусий…
«Житие Александра Невского»
И прожил жизнь, и вышел в сад.
Был сон нелеп.
Плывёт по Ладоге насад –
Борис и Глеб.
Калитка вспомнит, расскрипясь,
Про время врат.
И князю тихо молвит князь:
– Поможем, брат!
И отомкнул тугой засов –
Пора посметь.
Не Биргер, не гроссмейстер псов –
Противник – смерть.
Ночной росой напитан лён,
И стонет выпь.
Там, за Ижорскою землёй, –
Черта Невы.
Зовут высокие лады
Сквозь черноту
На сходни вражеской ладьи –
Как на черту.
И пусть не прогудит Боян
Хвалу и честь,
Но эта ночь была твоя –
Была и есть!
Когда – судьба, когда – вдвоём,
Когда странна,
В туман, в озёрный окоём
Ушла страна,
Где тёмный кормчий у руля
Извечно прав,
Где есть Ижорская земля
Как грань и край;
Где плыл медлительный насад
В еловый брег…
Но вот пришёл в последний сад
От первых рек,
От ведьминых грибных кругов,
Сквозь боль и быль –
До откровенья: вот кого
Всю жизнь любил!
ОГОНЬ МЕРЦАЮЩИЙ
А если это так, то что есть красота
И почему её обожествляют люди?
Сосуд она, в котором пустота,
Или огонь, мерцающий в сосуде?
Николай Заболоцкий, «Некрасивая девочка»
Мерцает – до поры, до срока…
Но – ограниченный объём.
Но – недостаток кислорода.
Но – жизнь снаружи, за стеклом…
И вот – взвился язык бесспорный,
Взрывая вспышкой светотень,
Как содержанья против формы
Непредсказуемый мятеж,
Обидой за таких же многих,
Когда глядят, раззявив рты,
Те, что и отличить не могут
Горения – от пустоты,
Светильник – от бутылки винной
И жар – от мании блестеть…
За это всё – из горловины
Фонтаном факела взлететь,
Явить себя в трескучем гуде,
Осколков брызгами звеня,
Как отрицание сосуда
И утверждение огня!