Снег лёгок и бел.
Долгое тёмное утро и в три часа дня уже снова темно. Вечер как ночь,
но пусть длится этот декабрь:
в моей квартире тепло и светло.
…Как мы сблизились с ней –
Бог весть. Мама родила её в пятнадцать,
а я была старше её на пятнадцать лет, но на общих фотографиях
мы обе были юны и очень тянулись друг к другу:
Новый 2021-й отметили вместе, она всю ночь пила коньяк и пела,
наши дети (одноклассники) играли в шахматы, на виолончели, рисовали.
Я, вдова, тогда жила «на входящие» –
кто сам придёт ко мне, кто сам позвонит, тот посланник Бога.
Десятки «друзей» отвалились в день смерти мужа, его брат посчитал,
что болезнь и смерть заразны, и сделал вид, что у него вовсе не было брата,
исчез навсегда в тот день, когда муж ушёл в кому. Мне это дико: я
никогда не отвернусь от обиженных, обездоленных, опальных,
я готова обнять прокажённого, и ещё более дико, что ни один человек
не сказал ни слова упрёка равнодушному. Ни слова.
Она пила коньяк и смеялась. Мне было смешно. Мне было впервые
смешно за последние два года. И я хохотала вслед за ней.
Я, конечно, не пила, за всю жизнь я не выпила и трёх литров спиртного
(это правда) – включая вино, водку, коньяк и все другие спиртные напитки,
пива я даже никогда не пробовала,
у меня сотни научных трудов, перфекционизм,
я «девочка из интеллигентной семьи». Но у нас обеих были
длинные волосы и отличный замес.
Мне выпала Караганда, а она семилетним ребёнком
во время запоев матери звонила из Москвы
в Сургут к бабушке, но путалась в коде и попадала в другой город.
На другом конце провода её наконец пожалели и узнали правильный код.
Бабушка купила ей билет, и она с сиамским котёнком одна вылетела
в Сибирь, на десять лет. Мать лишили родительских прав,
она всё ещё выпивает, но умеренно, и у неё есть дочь тридцати лет.
Да, моя подруга любит свою мать. Она умеет любить. Она любит меня.
Она любит мою дочь. Замес продолжается:
этой весной её бывший муж, он же её возлюбленный и главная опора
оказался в тюрьме за наркотики, и вчера ему дали шесть лет.
В июне она сломала ногу, а до этого её уволили с работы. Но в августе
она сама попала под домашний арест: ударила ножом в лёгкое
приставшего к ней пьяного бугая. Теперь на её точёной ножке – браслет,
а в квартире датчик, бугай выжил, а она – убийца. Её девятилетний сын
ходит в магазин, и ему даже продают для неё сигареты.
Я очень испугалась, что она выйдет в окно, узнав приговор.
И мы пошли к ней вчера с моим новым мужем
(мы познакомились на третий день после весёлого Нового года),
купили ей сладостей, сигарет, спиртного.
Такой я её никогда не видела: она сидела на полу, говорила, что хочет
в тюрьму, личность её была далеко, под столом гора пустых бутылок.
Но белокурые волосы аккуратно собраны в пышный хвост.
На пьяную голову она сразу же стала задирать моего мужа и
требовать от него, чтобы он берёг меня, что я самая красивая и
его богатство. Он многократно обещал ей беречь меня, но поначалу
мальчишески взвивался на её обиды, как жилка, его внутренний
рок-н-ролл вскидывал голову, сжимались красивые пальцы. Я, как рефери,
легонько балансировала между ними. При этом он тепло смотрел на неё,
и ему было её жалко. Она вдруг увидела его руки и вскрикнула:
«Какие у тебя руки! Восторг!» Она потрогала его ладони, сжала их,
он не возражал и даже протянул их ей навстречу по её просьбе.
«Ты классный! – просто сказала она, едва прикасаясь к его длинным
ладным пальцам. – Теперь я понимаю, почему она тебя
так сильно любит». «Я тоже очень сильно люблю её», – сказал он,
и в эту минуту я поняла, что это чистая правда:
им было о чём поговорить, о веществе драйва внутри, о сроке её мужа,
о табачном дыме, они были в чём-то бесспорно однородны,
но он любил меня, совсем другую, и по дороге домой
осыпал меня самыми ласковыми словами и показывал, где может быть лёд
под снегом, а потом, дома, обнимал как драгоценность, и новое утро было
куда слаще, чем обычное дремотное тяжёлое декабрьское утро в Москве.
15.12.2021