По тропинке, созданной множество лет назад,
убегаешь в глубь леса, который однажды воздвигла.
Каждый зверь здесь и даже глухая к молитвам гроза –
мир иллюзий, к которому ты незаметно привыкла.
Но бежать бесполезно, фальшивы лесные шумы,
и ручей, у которого ты отдыхала – фальшив.
Разум там, но его заблужденьям не спрятать, не смыть
то, что ты закрываешь картинкой сосновой глуши.
Если громче, чем мысли, не может тело кричать,
то однажды и тела не станет, и всё пропадет.
Но всегда будет эта безумная, страшная часть,
что в твой лес безопасный отчаяньем заползёт
и пожрет шёпот крон, цвет листвы, капли рос,
доберётся до рук твоих, шею удушьем сожмет.
Ты создашь новый лес, будто в прошлый раз всё удалось.
и уйдешь, оторвав часть себя, что уже загниет.
Повторишь сотню раз – наконец осознаешь тогда,
что осталась на тропах лесных каждой частью себя
и что нет ни одной не гниющей. И все леса – ад.
И что нечему лес создавать и продолжить бежать.
Возвращаться?
А помнишь ли, как и куда?
Существует ли «тело»? И было ли как-то иначе?
Ты не можешь ни вспомнить, не можешь себя воссоздать,
так чего же кривишься, как будто вот-вот ты заплачешь?
Ведь не сможешь: гнилая слеза – не ручей,
под ногою струится тропинка – глухая петля.
Всё забыто... и пусть.
жизнь не будет, подобно свече
превращаться в кусок бесполезный
без фитиля.
Жизнь и есть тот фитиль. Ты горишь, и конечно – живешь,
и не плавится воск, не становится где-то светлей.
Что фальшиво, что нет – всё иллюзия, всё это ложь.
С самой первой строки настоящий твой лес тихо тлел