Внутри заскрипит пружина заниженных ожиданий —
пустоты розовый кокон на женственном, бледном теле.
Алой лентой язык, тянет конвейер воспоминаний,
на вкус пробует паники ростки, что спят в сердце зверя.
Изувечено её тело сильной любовью мира.
Человек звучит гордо, как выведенная порода,
если в горле ужас, реальность совершает синкопу:
скрипит пружина, пульс прошивает грудь нитью пунктира.
Крик о помощи — есть признание в собственной слабости;
Иуда придет на твой праздник, девочка из глубинки.
Хладнокровно копи алые соленые сладости —
аутлайны для воплощения в тканях русской тоски.
Так внутри скрипит пружина заниженных ожиданий,
а в заветах не сказано, как просить нечто большее.
Конвейерной лентой тянется язык воспоминаний
а тело бледнеет, тошнит, становится только толще.
Хладнокровно носит тело под камнем сердца жизнь сына,
рожден от непорочного совокупления с миром,
оставлен в пакете телом подобно головке сыра,
жизнь в нем прорастает с криком, как паника в сердце зверя.
Детеныш плачет, так сдавливается в груди пружина,
а тело не знает, что звезда Вифлеема угаснет.
Едут волхвы с мигалками — верные слуги режима,
тело знает: дар дороже всего — потому опасней.
Сын тела выживет, вырастет крепким бойцом ОМОНа,
яростно рвать собака будет брата за миску с костью
Мать свою проклиная, растут звания на погонах
и громче пружина внутри скрипит, прорастает злостью.
Радостно сыну от жизни в ладонях режима вязких:
сладостей много будет и тех алых, соленых капель,
травмы наносит не он сам, а резиновый жезл мясу —
разве так смог бы мертвый его братец, никчемный Авель?
А внутри скрипит пружина заниженных ожиданий,
Хочет любви мира тело теперь, как мать верит в сына,
оставив в пакете Пророка, словно головку сыра,
в урне грязной, там возле серых муниципальных зданий.