Опять протарахтело по стеклу,
рвануло ветром, высыпало горстью
десяток хлопьев. Где-то на углу
сказал кому-то кто-то - успокойся,
а я услышал, вышел, чтобы там
спокойствие принять, как панацею.
Где поздний Блок, где ранний Мандельштам,
где авторы, с которых фанатею?
Их нет, а снег летит, он вечен, он
приходит в соответствии с погодой,
он белит стиль, который очернён,
которому сказали - ты негодный,
Не нужный в это время никому.
И я иду к нему, прошу покоя
стареющим, что телу, что уму.
Покоя нет, да что ж оно такое!
Не жизнь, а ноль. Скорей, не ноль, а нуль.
Здесь три бомжа и пьяненькая дама
болеют, из бутылочных канюль
вливая Блока или Мандельштама.
Я к ним, я внутривенного хочу,
и ради жизни я готов напиться.
Здесь мокрый снег, и я не знаю, чью
строку тяну по ленте самописца,
чтоб кто-то жил и чтобы выжил я,
пока стихи внутри зелёных ампул,
и трое, с практиканточкой шаля,
кричат - живой, смотри, чтоб не облапал,
такой больной. Спускаюсь иногда
поправиться, нисколько не колеблясь,
не думая - кого из них куда
когда-то увезёт ночной троллейбус.