Я говорю с собой поскольку ты.
И это заблуждение стальное,
растущее из ветки как топор,
зимой согреет лучше волчьей шубы.
Я говорю, и в рот набрав воды,
растапливаю горло кайнозоя,
где оборвался вещий разговор
из губ чужих в мои чужие губы.
И кто без топора и ледоруба
воистину велик или остёр.
Воистину не прошен
и забыт.
Как древний бог, разбившийся о быт,
ни вздохом громче,
снегом тяжелее.
Я говорю с собой,
что не жалею,
когда берусь за древко и болит.
Твой дом закрыт.
Твой том почти открыт,
томится на странице остров Крит,
дичится Томь и северные ели.
Я говорю,
но только до зари.
И ты мое дыхание сотри,
расковывая губы над свирелью.