Полуночные танцы на ещё раскалённом песке, покрывающем ступени заброшенного храма...
Амбра, смешивающаяся с потом, на смуглой обветренной коже...
Позвякивание широких медных браслетов, инкрустированных разноцветной бирюзой и перламутром...
Матовые отблески на жёстких складках парчи, сброшенной на отполированную босыми ногами смальту мозаичного пола...
измятый просвечивающийся батист, липнущий к влажному телу...
Кофе из фарфоровой чашечки в ажурном стальном «корсете», хранящем изящную хрупкость от сюрпризов долгого пути, можно выпить в три глотка.
Но я танцую – только пока ты пьёшь.
А ты...
длишь наслаждение.
Музыки нет.
Но её так легко вообразить.
Шорох шагов... бёдра, выписывающие знак бесконечности в разных плоскостях... смех бубенчиков на поясе, сплетённом из пёстрых нитей... всполохи огня... вскинутые руки... перешёптывание монет в тяжёлом монисте... биения сердец... всё – ритм.
Последний глоток...
Но мелодия не умолкает.
И каждое движение – продолжение танца на радость древним богам – жестоким и насмешливым... которые с одинаковой небрежностью и удовольствием одаривают проклятьями и клеймят благословениями.
Кофейная гуща растекается по полупрозрачным стенкам – гадание... забава... искушение судьбы или...
Самообман – игра, затеянная лишь для того, чтобы не сойти с ума... не посмотреть в глаза, дольше, чем позволяют приличия – не утонуть взглядом во взгляде... не захлебнуться нежностью... не опалить желанием... чтобы мимолётное прикосновение не обернулось страстной схваткой.
Всё, что угодно – только бы за невесомой улыбкой не последовали мучительно долгие поцелуи... дразнящие укусы... только бы не забыться и... не отпустить себя настолько, чтобы умолять пустынную ведьму о ласках узким кинжалом.
Гуща подсыхает.
Хватило бы голоса, чтобы на ближайшую вечность заразить тебя мороком.
Безбашенный упрямец.
Самонадеянный гордец.
Безнадёжный дурак.
Разве я не говорила тебе боги-знают-сколько раз, чтобы ты не ходил за мной во снах –
даже, если я позову...
особенно – если позову...
Но – стала бы я звать тебя,
не играй ты столь самозабвенно.
Гуща остывает...
осыпается суета будней и...
– Смотри сам, – шепчу, едва касаясь губами проколотой мочки. Голос почти сорван всенощным безмолвным пением.
Можно было бы заморочить... приворожить... но мне нужно больше, чем очарованная кукла.
– Что ты видишь? – спрашиваю, хотя уже всё разглядела сама: и замок на скале над обрывом – с маяком в южной, обращённой к непроявленному морю, башне; и лес – такой древний, что кажется, будто когда-то он был эдемом... и если идти в чащу, забыв о дороге обратно, то неизбежно придёшь к дереву, плодоносящему в любой сезон.
Всё, что могло быть сделано этой ночью, исполнено. И я уже не прячу улыбку, кивая в такт твоим словам:
– … стая птиц-стражей вьётся над замком. Поджарые борзые бегут сквозь чащу по следу единорога – вот он – меж ветвями. Егеря на взмыленных скакунах уже вскинули арбалеты...
Ты принимаешь ожившие картинки как должное – что ж... с настоящими чудесами частенько такое случается.
Вскрикиваешь, когда короткая стрела вонзается в белоснежную шею:
– Нет!
Взмахиваешь рукой – гуща осыпается.
На поляне охотники лакомятся жареным мясом, фруктами и вином, но...
Сожми кулак, чтобы огонь не подсвечивал прохладный, вопреки твоей горячке, фарфор, и пикник превратится в оргию.
Разожми пальцы – и окна замка вспыхнут – то ли отражённым кровавым золотом заката, то ли приручёнными огнями каминов и свеч.
Поверни чашку и посмотри внимательно на дерево с кривыми ветвями – слишком старое, чтобы принадлежать одному миру; на его, истекающие густым соком, плоды; на белого единорога – с меткой на шее; и на его тень – или... чёрного единорога.
Одного не отличить от света, но ему не спрятаться во тьме.
Другого не отыскать во мраке – не уберечь за его пределом.
Смотри и запоминай – как они подходят друг к другу...
как соприкасаются – эрос и танатос – ласка и пытка... /само/убийство... и – спасение.
Два дымчатых единорога –
намёк... обещание... искушение...
Накрываю чашку ладонью.
Чувствую твой жар.
Вздрагиваю от сиюминутного озноба
…
Кофейная гуща смешивается с холодным белым песком.
Закончилась ночь, но – не пустыня.
Ты идёшь по гребню бархана –
на шаг впереди проводника /очаровательное безумие! )) / –
и напеваешь