Стану волком и шерстью густой обрасту,
жёсткой шерстью, и серой, и чуточку снежной,
чтоб уж если взобраться на горный уступ,
чтоб – красиво… на солнце… Я буду прилежно
караулить овец, что сбиваются в стадо
и бродяжат в горах, как немытый колтун,
ждать шаманку-луну на краю снегопада,
ту, что будет крупнейшей из мыслимых лун.
Буду выть, ведь без этого волку никак,
чтоб в дупле замирали беспечные белки,
и валяться в снегу с тёплой сворой волчат,
в общем, тоже волков, только милых и мелких.
Будут совы в июле смотреть свысока.
Их не тронешь, они для меня тоже волки.
А к ночи донесёт до ушей мать-река
звуки бубна, томящего, и перепонку,
и тягучий, кедровый с брусникою, воздух,
чтобы я шёл к реке пить кровавый закат.
Я дождусь, когда в реку опустятся звёзды,
буду, словно волчонок, взахлёб их лакать…
...Дети скоро уйдут. Я помочь не смогу им.
Я молитву узнаю. Только будет ли толк?
Ничего, разберутся… Волчата другие
будут в логове ждать, раз уж я теперь волк.