В конце 60х годов мои родители снимали дачу в Спирово - маленькой деревеньке, раскинувшейся среди живописных полей и рощиц в полутора километрах от знаменитой усадьбы Суханово, родового поместья князей Волконских, а в советское время - дома отдыха союза архитекторов. К усадьбе примыкала одноименная деревня, также бывшая вотчина Волконских.Сейчас это уже территория Новой Москвы.
От Спирова до Суханова я добиралась на велосипеде за 15 мин, когда мне хотелось поплавать в Большом Сухановском пруду и зайти в гости к моей тетке Нине Аркадьевне. Они с дочерью тоже снимали на лето комнату в деревне Суханово. Но это было уже в "зрелые", подростковые годы, а сейчас речь пойдет о более раннем времени, когда такого рода поездки мне были запрещены. А запрещала их мне моя двоюродная бабушка, мамина тетка, Мария Филипповна Потяева. Дама она была строгая, властная и авторитарная. Невысокая, крепкая, с пышной копной седых, а когда-то рыжих кудрей, вся с головы до ног усыпанная веснушками-такой я запомнила ее. По профессии она была учительницей (истории и географии, кажется), со всеми вытекающими отсюда последствиями. Жила она одна, у нее была комната в коммунальной квартире в Столешниковом переулке. Муж ее умер давно, двое ее детей имели свои семьи и жили отдельно. Вообще, у нее всего было пятеро детей, трое из которых умерли один за другим в течение одной недели от дифтерита. После этой трагедии у нее начала трястись голова. Сейчас я думаю - каково пережить такое? А она пережила, еще и родила после этого своего младшего сына Юрку...
У моих родителей был отпуск всего месяц, а дачу снимали на сезон. Поэтому каждый год приходилось слезно просить тетю Маню пожить с ребенком (то есть-со мной)на даче. Поначалу тетя Маня немного ломалась, набивая себе цену, но в итоге всегда с удовольствием соглашалась пожить три месяца на воздухе, да еше на полном довольствии. Кроме того, бабушка всегда делала запасы ягод и грибов на весь год. Каждый день, как на работу, мы ходили в лес на промысел. Маленькая девочка с зоркими глазками и проворными ручками была незаменимым инструментом для сбора лесных даров. Потом она солила, мариновала грибы, варила варенья и увозила все это в конце сезона на такси в Столешников переулок. Мне страшно не хотелось идти в лес, а хотелось гонять на велике с друзьями или купаться в нашем маленьком прудике. Но приходилось идти. В нашей "дивизии" была железная дисциплина. А еще баба Маня занималась со мной французским языком. Та еще была пытка...
Родители приезжали на выходные.Папа обычно - в пятницу после работы, а мама - в субботу. Уже с утра пятницы у меня было приподнятое настроение. Я начинала "не слушаться", дерзить, иногда даже хамить бабушке, чувствуя приближение моих защитников. Вечером я ехала встречать папу на другой конец деревни: стояла и ждала, когда он появится на тропинке, ведущей через овраг в деревню. И вот я вижу долгожданную высокую фигуру отца с двумя авоськами продуктов, неторопливо поднимающуюся по тропинке. Я бегу к нему навстречу и повисаю у него на шее. Это была минута счастья.
Баба Маня говорила моему отцу:
"Владимир Борисович, вам не надо так часто приезжать: Аня в вашем присутствии портится". Портится! Она говорила обо мне, как о какой-то рыбе или ветчине!
А в воскресение утром мое настроение менялось в обратном порядке. Я знала, что родители уедут после обеда, и мне придется опять жить с противной бабкой. Но я понимала, что поделать ничего нельзя, и до следующей пятницы у нас наступало перемирие. Я снова становилась "шелковой".
Однажды я услышала разговор между моей бабушкой и нашей хозяйкой тетей Верой. Бабушка рассказывала что-то о жизни в коммунальной квартире. "Ты представляешь, она назвала ее П-Р-О-С-Т-И-Т-У-Т-К-О-Й!"- сказала она с придыханием, понизив голос. Тетя Вера с возмущением вскинула брови. Я подумала: наверное, это какое-нибудь особенное слово, если оно произносится шепотом и с таким выражением. Слово для особых случаев.
И вот в очень скором времени, в очередную пятницу, такой особый случай настал. Градус моего неповиновения резко возрос, и я произнесла это слово в адрес бабушки, Марии Филипповны. Кажется, она не разрешала мне ехать встречать отца. Что же могло быть еще?
Лицо моей бабушки стало белым, как мел, и все ее веснушки проявились яркой россыпью. Повисла тяжелая пауза, после чего она глухо произнесла:
- Где ты слышала это слово?
Ну не могла же я ей сказать, что слышала от нее, подслушивая их с тетей Верой разговор?
-Меня один мальчик так обозвал - ответила я. Это был экспромт.
- Какой мальчик? -продолжала наступать баба Маня.
-Андрюша, с того конца деревни- выпалила я, не особо задумываясь о последствиях сказанного мною.
- Идем - заявила баба Маня, решительно схватила меня за руку и потащила на очную ставку.
Надо сказать, что мальчик Андрюша действительно существовал, и был самым безобидным существом среди ватаги местных ребят. Это был крупный, толстый мальчик, тоже дачник. Он жил с бабушкой, которая каждый день пекла оладьи. Иногда Андрюша выносил оладьи на улицу и угощал детей, чтобы его приняли в игру. Хороший был мальчик, но жирный. Жиртрест. Ему об этом постоянно напоминали, особенно, когда оладьи заканчивались. И вот на этого Андрюшу и пал жребий, так сказать, указал перст судьбы.
Пока мы шли к Андрюшиному дому, мне было очень плохо и страшно. Тогда я возможно не понимала, что это были угрызения совести. Я и сейчас помню эти переживания.
Мы подошли к дому, там, как обычно, резвилась стайка детей.
- Позовите Андрюшу! - приказала баба Маня зловещим голосом. Таким же голосом гоголевская панночка призывала Вия.
Андрюша вышел, хлопая глазами и ничего не подозревая. Я стояла, не жива, не мертва.
- Скажи мне, Андрюша, ты называл нашу Аню плохими словами? - грозно спросила бабушка.
-Называл...- пропищал испуганный мальчик.
-Так вот, Андрюша, больше никогда этого не делай! - и она круто развернулась, и потащила меня в обратную сторону. Андрюша так и остался стоять с открытым ртом. Похоже, он ничего и не понял.
Мы шли обратно, и я не верила, что все обошлось, и не знала, кого мне надо благодарить за мое спасение...Почему-то бабушка не стала уточнять, какими именно словами обозвал меня Андрюша, и не стала вызывать его бабушку и сообщать ей подробности...
....
Да, моя честь была спасена. И в тот момент я сказала себе, что больше никогда, НИКОГДА не буду клеветать на человека, даже если речь идет о моем спасении.
Мне было семь лет.
А значение этого слова я поняла намного позже, когда мы в школе проходили роман Ф.М.Достоевского "Преступление и наказание".
©