Смеркается в песках. В палатке возле вазы с
Засохшими цветами фото: ты и оазис,
Объедки по-восточному невкусных блюд
И задом повернувшийся к тебе верблюд.
Последний раз ты здесь была в начале мая
В истерике – археология, как таковая,
Тебе была противна с точки зрения сырья:
Истлевшего от безысходности старья,
Закопанного глубоко! «И тайны скарба
Без тёплой ванны, шалостей в воде и скраба
На молодом и белоснежном лбу, -
Кричала ты, – видала я в гробу!»
Ещё носильщики не сбегали за пивом,
Как ты ушла. В дыре москитной сетки над заливом
Закат был просто продолжением дыры.
Раскоп уснул. Не двигались шатры.
С тех пор, не даст уже приврать анализ, -
Везде песка понанесло, что даже твой оазис
Исчез на снимке. Теперь ты каждый день
От пыли трёшь в квартире дребедень:
Фигурку пирамиды или бюсты Нефертити.
Проснувшись на лице с табличкой «Не смотрите»,
Ты попадаешь не в музей, а в закрома
Зарытого под грудами забвения ума,
И судорожно ищешь туры до Египта,
Пока в снегу хоронят статуи из гипса –
Весомое предположение из дневника
Не мывшегося гробокопателя века.
Прощай, цивилизация. И довод умный,
Что с пустоты уже виднелись пятна мумий,
Которые откроют завтра нам дары.
Раскоп уснул. Не двигались шатры.
Рассвет, как перерезанная шея – дань востоку.
Тысячелетия за камнем – и отсюда в суматоху
Проклятия, молитвы и поджатые хвосты.
Но вечность – комната с системой пустоты, -
Не отопления, приточки и водопровода.
Ошибки быть не может – в гробнице фараона
Два саркофага: он, похоже, и его царица.
Всего лишь на секунду высохшие лица
В цветах, которые взрастил на фотографии оазис.
Знакомые черты. Как показал анализ,
На лбу твоём был обнаружен древний скраб.
Лишь поворот ключа, и входит новый раб
Копаться в сундуках и теребить папирус,
О том, что прошлое твоё – такой же едкий вирус,
Как всякий миг отравленной поры.
Раскоп уснёт. Не двинутся шатры.