Под ногами разбросан мой город
пыльной ветошью тёртых дорог.
Он мне первым падением дорог
через первый неровный порог.
Я оглох от вороньего гвалта,
воронёными днями избит.
Предлагает заботливо Балта
болтовнёй заболоченный быт.
По кюветам осунулись хаты,
в паутине заборов уснув,
там, где ночь паучихой брюхатой
опустилась опутать весну.
И сопят отшумевшие клёны
у расклёшенной спящей реки.
Этот город всегда был зелёным
от раскисшей погодной тоски.
Расплакатил поэтами Балту
наш духовно богатый бюджет.
Всяк её воспевал, кто бывал тут -
в основном, кто не будет уже.
Но без них мне нисколько не дурно.
Я упорно пою до сих пор,
что кружит, словно кольца Сатурна,
вокруг урны окурочный сор.
Не унизить бы лик Моны Лизы,
только всё же дорожный бетон
в маслянисто-бензиновой слизи -
это более радужный тон!
Даже Лондон, дождливый и маркий,
не затмил бы туманом седым
от завода до старого парка
сизарём отлетающий дым.
Вот весна улизнула из плена,
накачала из тучи права.
Мне любая из луж - по колено,
мне колючий бурьян - трын-трава!
Я иду, подняв голову гордо.
Безразличит мне в морду толпа,
для которой по горлышко - город,
а приличие - ниже пупа…