Если бы был человеком, то ниток катушки
В блестящих коробках печенья в серванте хранил, а печенье
Купил подешевле, но к чаю подходит. Ещё бы
Кроссворды решал или штопал носки, пока ранний вечер
Лиловый, притихший плывёт на крыльцо и в ночь вырастает.
Он точно не знает, каким будет завтра, но помнит,
Что не было двух одинаковых дней, и поскольку
Вчера он был нищий, потом дворянин, а в эту секунду
Вжимает в дно чашки с отколотой ручкой лимонную дольку,
То жизнь его, может, трудна, но никак не пропаща.
Он помнит её состоящей из блеклой цензуры,
Из ритма узора снежинки, под солнцем горящей,
Когда бездна слов воплощается в шёпот воздушный,
Которому быть запретили, но лучше уж сгинуть,
Чем от немоты задохнуться. Он хочет проснуться
И вспомнить, как четырёхлетка прочёл свою первую строчку
И это мгновенье дало ему первую дружбу. Она не прервётся
Пусть даже он, взрослый, на весь земной шар ополчится.
Она сохранится как сонм пересудов, толпа холостых разноречий,
Сплетение гласных, частиц, падежей и наречий и будет
Такой непреложной, как бури на солнце и первые слоги младенца.
В горох полотенце он, вытерев лужу от чая, в корзину кидает.
Выходит, обувшись, наружу, в смородины вязкость, шагает
Сквозь чащи и боры, по горам и рекам, под веки,
Он должен присниться; он — партия шахмат, фрактал из узоров и скрежет садовой калитки,
Он — ход метронома, бесшумный полёт светлячка и подол луговой маргаритки,
И дар, и проклятие, ближайший соратник, случайный мучитель,
Убежище дум, инкарнация рая,
Бессчётное множество шансов сказать «Я тебя понимаю».
11.11.21