На обочине дороги бывшие Боги
плетутся под звёздным небом,
насыщая себя чем-то вечным
(а вовсе не зрелищами и не хлебом).
Чем-то необъятным для просто смертных.
Ибо знают, что дорога не имеет конца.
Тянешь в себя что-то временное
— пятнаешь черты своего лица,
уродуешь суть свою,
как Творца.
А ему не в позволении,
чтобы слова его стали обычными.
Вечность сама себя обнулит,
если хоть часть тебя
кто-то возьмёт
за наличные.
Захочешь вызвать восторг, восхищение
— умножишь свою бесталанность в разы.
Если твоя дорога, думаешь, вечная,
на кой чёрт на левой руке часы?
А ведь бывшие Боги — вовсе не люди,
человеческого в себя впитали лишь мизер,
спокойно плетутся под звёздным небом,
потому, что звёзды для них — это бисер.
По неволе рассыпанный, хаотично упавший.
Блестящие точки покажутся чем-то далёким,
только если ты давно уже падший.
А им рукой подать
до пары троек других Вселенных,
(Всё толкуют тебе о том, что комфортно
исключительно среди вещей,
себе соразмерных).
Поэтому и каждый — в своём пространстве,
окутывает его колючей проволокой или цветами,
в своём текущем контрасте. По своей страсти.
По своему нутру. Но за меня не беспокойся:
Поверь, я никогда не умру.
Ты ведь и сам не знаешь,
как часто молчливо прихожу к тебе поутру.
Прохладным ветром или тусклым рассветом,
ночами в ожидании шатаясь по пустому двору.
Собирая лунным светом слова в целые тексты,
неровным почерком выводя стихи, истории,
произвольные манифесты.
О слишком разном, противоречивом, сложном.
Говорю. Говорю. Говорю. Но тихо. И осторожно.
Чтобы не разбудить. Ни речами,
ни сквозняком открытой
форточкой.
Дай мне плод — я покажу что делать с косточкой.
Как прорастить, как вырастить, как уберечь.
Не давай мне ни хлеба, ни зрелищ,
просто сохрани мою речь.