Туризм как смысл жизни
1.Чудиновы
Элькон Григорьевич Чудинов (кратко, Элькон) прибыл в Москву из Иркутска в 1951 году. Поступил на химфак МГУ. Он был наполовину якут, это угадывалось уже в его необычном имени и ненавязчиво проглядывалось в широкоскулом лице.
Элькон Чудинов был женат на однокурснице (после окончания химфака). Ее звали Наталья Николаевна, и была она дочкой академика. Молодые поженились, окончив курс наук, и имели сына Гришу (Григоий Эльконович Чудинов).
Мы с Аллой Онищенко поступили на химфак МГУ осенью 1952 года. Весной 1953 года мы впервые увидели Элькона и Наталью, когда они пришли на комсомольское собрание первокурсников. Уже второкурсники, они явились с заданием завербовать нас, несмышленых салаг, в ряды славного племени туристов МГУ. Уговаривали собственным примером, вспоминая свои увлекательные турпоходы, летние и зимние.
С тех пор мне долго не приходилось вспоминать фамилию Чудиновых. Лишь через 35 лет я познакомился с их семьей. В этот дом меня привел их единственный и любимый сын Гриша Чудинов (то есть, Григорий Эльконович). Я тогда работал заведующим лабораторией в московском НИФХИ имени Карпова («Карповский институт физхимии»), а Гриша Чудинов стал моим аспирантом.
Это была туристическая семья. Они ежегодно отправлялись в байдарочные турпоходы, подсоединяя к себе родственников или добрых знакомых.
Брезентовые байдарки появились в Москве в конце пятидесятых годов. Мне такой подарок сделала тетя Мага на день рождения. Энтузиасты проходили серьезные водные маршруты по рекам и речкам нашей великой родины. И вот, летом 1983 года я был приглашен семейством Чудиновых в такой поход, причем со своей поношенной байдаркой. К тому времени
Гриша не первый год работал в нашей лаборатории. Ему было лет 25.
Я вернусь позднее к рассказу об этом путешествии. Пока же следует представить читателю Гришу Чудинова.
2. Гриша Чудинов в нашей лаборатории
Он стал аспирантом в 1975 году. Наша лаборатория в НИФХИ им. Карпова называлась ЛКХСФ (лаборатория квантовой химии и статистической физики).
Название придумал ее первый руководитель Александр Анатольевич Овчинников (сокращенно, ААО). Он был распределен в наш институт сразу же после окончания физфака МГУ вместе со своим однокурсником Игорем Афанасьевичем Мисуркиным (сокращенно, ИАМ). Далее, ААО именуется как «Саня Овчинников», а ИАМ как «Игорь». Они двое, как и я, составляли старшее поколение лаборатории ЛКХСФ. Так мы общались между собой (я именовался «Мишей»). Молодежь же (то есть, бывшие наши аспиранты и помощники, ставшие после защиты своей диссертации сотрудниками) звали нас троих по имени-отчеству.
Название лаборатории выражало то обстоятельство, что предмет ее интересов на тогдашнем жаргоне попросту назывался «квантовая химия». По факту это была «теория строения молекул и их химических реакций». Лаборатория была теоретическая. Соответственно, работали мы не с веществами и не с физическими приборами, а с математическими формулами и с компьютером.
Гришу Чудинова мне рекомендовал Александр Аронович Левин, мой хороший приятель, знакомый семьи Чудиновых и при всем том известный внутри московской научной тусовки специалист в области той же самой «квантовой химии». Он работал в ИОНХ-е (Институте Неорганической Химии). Там же работали Гришины родители, т.е. Элькон и Наталья.
Гриша был азартный, а при том еще настойчивый и дерзкий парень. Он по тем временам отменно владел техникой компьютерных вычислений. Именно такое умение было необходимо в нашей общей теоретической деятельности. Мы разрабатывали методы квантового расчета химического строения и реакций применительно к сложным молекулярным системам. Расчет необходимо было довести до практической компьютерной реализации.
3 . Как у нас было.
Работа у нас в ЛКХСФ происходила в щадящем и либеральном (как мы полагали) режиме. Фактически, это был режим свободного посещения. Руководитель встречался со своими сотрудниками раз или несколько раз в неделю по мере необходимости и по взаимной договоренности. Существовал единственный и обязательный для всех присутственный день (четверг, начиная с трех часов дня). В этот день и в то время происходил теоретический семинар, на котором присутствовали и по очереди выступали удостоенные той чести достаточно подкованные сотрудники. До и после семинара состоялись всеобщие шахматные блицы: двое играли (с часами, по три минуты каждому), а другие наблюдали. Играли на вылет. Начальник ААО, он же «Саня», играл сильнее всех. У него были разряд, высокая техника и потрясающая реакция. В подавляющем количестве партий Саня выигрывал. Следующий в шахматной иерархии был ИАМ, он же «Игорь». Мы с ним искренне дружили, и много лет.
Игорь был шахматист почти что того же уровня, что и Саня. Хотя иного стиля, и не столь честолюбивый. Поединки корифеев молодежь наблюдала, затаив дыхание. В лаборатории мы трое, то есть Саня, Игорь и я, считались старшим поколением. Остальные были «молодежь». У нас присутственный день заканчивался поздно вечером вследствие естественного перехода от формулирования и обсуждения квантовой молекулярной теории к не менее увлекательным шахматным поединкам.
Параллельно с шахматами по четвергам, причем в той же самой маленькой и единственной нашей «теоретической» комнате, шли дуэли на ракетках. В настольном теннисе «молодежь» выглядела более уверенно, чем в шахматах. В общем, официальное рабочее время проводили нескучно, хотя и в единственной комнатушке.
Еще был футбол. Такое же общее и почти обязательное развлечение. Мероприятие происходило в бесснежное время года и, как правило, раз в неделю. Оно иногда бывало даже и по четвергам в светлые вечера, если только не случалось семинара. Саня был большой любитель погонять мяч в качестве центр-форварда. Он особенно любил сам забивать голы. Игры происходили в различных местах Москвы; частенько на Ленинских горах (где находилось место жительства Сани в академическом доме). Лично я в футбольном развлечении участвовал без особого успеха и нечасто, обычно выступая в скромной должности защитника.
Зато вот Гриша был здоровенный и мощный защитник; ему поручали опекать опасного форварда Саню. Гриша исполнял свою миссию беззаветно и эффективно. Можно было заметить, что лабораторному начальнику Гришино рвение не особенно нравилось. Впрочем, решительно изменить такую ситуацию при нашей демократической вольнице было невозможно…
4. Наш праздник.
Сверх описанных выше регулярных научных мероприятий, шахмат, а также полуспортивных пинг-понговых дуэлей, проходивших на территории Карповского института, у нас еще существовал всеобщий ежегодный лабораторный праздник. А именно, первое апреля. Все собирались у
кого-нибудь на домашней квартире для умеренной выпивки, сопровождавшейся дружественными беседами. Ради такого события
выпускалась стенгазета; я был ее редактором. Всякий сотрудник ЛКХСФ был обязан хоть раз сочинить свою собственную заметку в эту газету. Тема была свободная. Начальников (как главного, так и кто был помельче) эта почетная обязанность касалась в первую очередь. Первоначальное чтение и изучение очередного выпуска газеты происходило на общем заседании, назначаемом
в день великого первоапрельского праздника на квартире одного из участников. Церемония затягивалась до позднего вечера вследствие постепенного преобразования научных и воспитательных бесед в откровенную и симпатичную гулянку. Исторически первое празднование состоялось первого апреля 1971 года.
5. Случай на озере.
Я теперь перехожу к основной теме. Турпоходы! Водный туризм был для семьи Чудиновых делом жизни. Как-то раз я оказался приглашен в их компанию для участия в этом прекрасном мероприятии. Дело происходило в байдарочном походе на Кольском полуострове. Гриша, как обычно у них, был начальник похода. Он также был первый охотник и первый рыболов. В том путешествии главный кайф, если исключить приключения на порогах, составляла как раз ловля семги. Как браконьерский акт, она была абсолютно запрещена, так что приходилось спешно прятать в кусты браконьерские спиннинги при звуке мотора легкого самолета, наблюдавшего за порядком в той заповедной зоне. Когда было спокойно, Гриша систематически выволакивал на прибрежный каменистый пляж крупных и сильных рыбин весом до 12 килограмм. (Даже мой лучший рекорд составил всего 8 кг). Каждый такой единичный улов означал изысканный ужин (уха плюс семужный шашлык) для всей проголодавшейся компании, обильный остаток которого еще добивали следующим утром.
Итак, мы приближались к устью быстрой порожистой речки, впадавшей в Баренцево море. Маршрут был проложен через цепочку небольших озер, соединенных узкими протоками. Мы остановились у конца протоки, где она впадала в последнее из озер, лежащих на маршруте. Ширина озера не превышала двух километров. Ночевка была запланирована на его противоположном берегу. Путь предстояло пройти против ветра по волне средней высоты. Он требовал напряженного движения вперед поперек озера и около часа; развороты загруженных байдарок были нежелательны. Короче, спокойнее было бы переждать ветер. Об этом я и доложил локальному начальнику нашей байдарки, Валере, который приходился
Грише Чудинову дядюшкой (он был муж сестры его матери Натальи). Пояснение: всего было три байдарки. Из них первую (флагман) вели начальник Гриша Чудинов (кандидат в мастера водного туризма) с его женой Таней Борониной, тоже опытной путешественницей. Вторым номером шли Элькон с Натальей, Гришины родители. В третьей байдарке, довольно уже потрепанной на подмосковной речке Волгуше, были мы, то есть я и Валера. Валера был профессиональный математик, и Гриша его за это очень уважал.
Локальный начальник, математик Валера, был со мною дружен и солидарен. Мы предложили остаться здесь до утра, пока погода утихнет. Однако, Гриша, главный командир, требовал следовать изначальному распорядку. Он решительно направил свою лодку из протоки прямо в волны неспокойного озера. Следом, хотя и с сомнением, тронулись его родители. Мы же, я и Валера, проводив наших руководителей огорченным взглядом, все-таки позорно причалили к песчаному берегу протоки, вытащили рюкзаки из лодки и стали устанавливать палатку на ночь.
По счастью, небеса были благосклонны в отношении нашей умеренно осторожной забастовки. Через пару минут я заметил боковым зрением, что одна из удалявшихся в бурное озеро байдарок (Элькон и Наталья) уже развернулась и возвращается к нам. Упорные Гриша и Таня все еще продолжали грести вперед, но и они, в конце концов, развернулись.
Благоразумие восторжествовало!
6. Туризм и стихи.
В Москве тогда существовал турклуб. Элькон Чудинов состоял в его правлении.
Официальные походы требовалось там зарегистрировать. Прохождение маршрута регистрировалось официально. Для этого турклуб выдавал начальнику похода турпутевку, то есть бумагу, в которой были указаны пункты прохождения маршрута. По мере прохождения через населенные пункты, в этих пунктах требовалось поставить печать, подтверждающую факт прохождения. Понятно, что большинство самодеятельных туристов той обязанностью безответственно пренебрегали. Но наш Элькон был не таков. Поэтому приходилось пунктуально подтверждать статус своей турпутевки по всему курсу маршрута. То есть, находить регистрационный пункт в каждом жилом поселке, обозначенном в нашей карте, и проставлять там печать.
Замечу, что мы с Гришей состояли как бы взаимными начальниками. На
работе в институте я был зав. лабораторией, а он – мой аспирант, то есть, подчиненный. В нашем же походе Гриша был неоспоримый начальник, а
я был заурядный рядовой. Впрочем, Чудиновы меня уважали не только в этом скромном качестве, но также еще и как знаменитого, по их понятиям, ученого.
Мой второй поход с ними начался следующим образом. Морской катер
из Архангельска доставил нас, группу из шести туристов, к началу маршрута
на берегу Кольского полуострова. Там находилось устье речки, по которой предстояло подняться вверх по течению. Мы поставили палатки и собрали три наши байдарки. До ближайшей деревни было несколько километров берегом Белого моря. С утра мы с Гришей вдвоем отправились туда налегке,
чтобы проставить печать на турпутевке.
Возвращались той же дорогой с печатью и в приподнятом настроении. Грело утреннее солнышко. Мы легко шагали вдоль пляжа, и мне вспомнилось из Пастернака:
«Приедается все, лишь тебе не дано примелькаться,
Дни проходят, и годы проходят, и тысячи, тысячи лет.
В белой рьяности волн, прячась в белую пряность акаций,
Может, ты-то, их, море и сводишь, и сводишь на нет!». И так далее…. Я проговорил это вслух. Правда, акации кругом не цвели, а Белое море едва ли было похоже на то другое, пастернаковское. Однако, все равно: вольная стихия присутствовала.
Неожиданно для меня, Гриша остановился. Попросил продолжить. Я продолжил. Дальнейший путь до лагеря происходил под аккомпанемент сменяющих друг друга высококачественных стихотворений. В конце я перевел дух. Гриша молчал, призадумавшись. Я догадался, что его удивил сам факт: «Запомнить такое количество зарифмованных строчек? И, главное, зачем?»
Здесь был сокрыт какой-то незнакомый для семейства Чудиновых смысл. После того эпизода я стал замечать: Гриша при случае старался заучить наизусть понравившиеся ему новые стихи. А память у него была феноменальная. И он запоминал не только математические формулы.
В другой раз мы всей байдарочной группой остановились перед довольно серьезным порогом. Требовалось основательно просмотреть его подозрительные особенности. На разведку Гриша опять взял меня. Сам же он уже проходил этот маршрут еще два года тому назад. Теперь мы продвинулись с ним около километра вниз по течению, высматривая и изучая опасные места. Опять-таки поразило, насколько точно он держал в памяти детали сложного речного потока. Все замечаемые подробности: завихрения струй, резкие повороты и водопады, а также неудобно лежащие камни и неожиданные мели наш многоопытный начальник помнил, узнавая их еще с позапрошлого года.
7. Америка
Начиная с 1991 года, наша лаборатория существовала более или менее благополучно. Мы получили международный научный грант совместно с Брукхэвенской национальной лабораторией в США (Broohaven National Lab., сокращенно, BNL). С американской стороны грантом руководил Маршалл Ньютон (Marshall Newton), профессор химии. В течение десяти лет я сам, а затем также и несколько сотрудников лаборатории посещали эту гостеприимную территорию, где и разрабатывали, в рамках общего гранта, основы теории электронного переноса в полярных жидкостях. Будучи в BNL еще в первый раз, я неожиданно повстречал московскую знакомую Лену Гоникберг на тамошнем семинаре по теоретической химии. Там я докладывал свою работу.
Ее фамилия по бывшему мужу была Васильвицкая. Профессор М.Г. Гоникберг был ее отец. Он развивал тематику «Химия высоких давлений» в московском институте органической химии (ИОХ).
Лена незадолго до тех событий эмигрировала в Америку c восьмилетним сыном. Мужа не было. Родители остались в Москве. Устроилась работать в университете, неподалеку от BNL. Здесь следует упомянуть, что расстояние от BNL до города Нью-Йорка около сотни километров (примерно два часа на электричке и даже меньше того на автомобиле). И конечно, как уже полноценная гражданка США, Лена имела собственную машину. Используя такое знакомство, я не раз ездил вместе с ней на чисто ознакомительные экскурсии в Нью-Йорк и естественно сочетал их с элементарным шоппингом. Вернувшись же в Москву, сообщил Грише, для установления полезного контакта, адрес и телефон Лены Гоникберг. Гриша тогда как раз отправлялся в Америку по очереди вслед за мной.
Потом уже выяснилось, что Гриша достаточно активно использовал это
знакомство. В окружении Лены имелась компания ассимилировавшихся советских эмигрантов, и Гриша близко сошелся с этими людьми. Он часто уезжал в Нью Йорк, оставаясь у них не просто так на день-два, а чуть ли (она так рассказывала) не целыми неделями. Маршалл же, фактически выполнявший функцию Гришиного локального руководителя, это дело не
одобрял и выражал неудовольствие. О чем Лена, в доме у которой Гриша обычно останавливался, рассказывала (уже после Гришиной гибели) при следующем моем визите в BNL. Со мной Маршалл эту тему не обсуждал.
8. О Гришиных предпочтениях.
Американские сотрудники BNL, познакомившись с Гришиными компьютерными талантами, отзывались о нем с восхищением.
В качестве компетентного компьютерного специалиста Гриша провел в США больше трех месяцев (февраль-апрель 1993 года). Он решительно отверг соблазнительное предложение совсем остаться там у них на постоянную работу (причем, как мне рассказывали, за очень приличную долларовую зарплату).
Маршалл сам предлагал продлить его командировку, но только и эта простейшая идея оказалась несостоятельна: на лето Гриша планировал очередной летний поход по быстрым речкам Восточной Сибири. Вернув- шись из того похода осенью, он защитил в Карповском институте докторскую диссертацию по совокупности компьютерных исследований переноса электрона в жидкой фазе, которые до этого выполнял в нашей лаборатории, а потом уже и в BNL. Казалось бы, заложенная в него с раннего детства туристическая идеология уже могла себя со временем исчерпать. В жизни это произошло не так сразу…
Гриша отбыл в США в феврале. Незадолго до этого я оказался случайным свидетелем диалога двух выдающихся сотрудников лаборатории ЛКХСФ. Мне тогда довелось ею заведовать после Сани Овчинникова.
Завел разговор Саша Бережковский. Уже в то время он был самостоя-тельный научный работник с серьезной международной репутацией. Разъезжал по заграничным приглашениям на длительные сроки. Саша авторитетно утверждал, что именно такие поездки обязательны для российского ученого как необходимое условие иметь известность за границей. Прошло несколько лет, и он окончательно эмигрировал в США. Мне приходилось потом его там навещать.
Второй участник диспута был наш Гриша Чудинов. В тот момент он уже давно защитил кандидатскую диссертацию и только еще собирался в американскую командировку. Гришу, напротив, вполне устраивало его существование в качестве заурядного советского гражданина. При всем том, такой образ жизни ему требовалось обязательно заполнить смыслом научного размышления, если бы даже оно и было замкнуто в пределах оберегаемых границ нашей необъятной родины. С единственным, понятно, дополнением, чтобы прелести его научной деятельности гарантированно чередовались с ежегодными увлекательными летними путешествиями, хотя бы даже внутри тех же самых нерушимых российских границ. «Коварный зарубеж» Гришу тогда всерьез не интересовал.
Последующие события решительно перечеркнули Гришины сознательно выношенные, хотя и, на вкус некоторых, наивные принципы. Как и всю его судьбу. Под самый новый 1994 год случилось непоправимое. Гриша убил себя, застрелившись из собственного охотничьего ружья.
9. Последнее свидание
Был вечер 25 декабря 1993 года. В ожидании новогодних каникул мы с женой имели возможность провести неделю на даче в Абрамцеве. Только что вернувшись с лыжной прогулки, сели пить чай. Уже начинало темнеть.
Вдруг раздался тяжелый топот по досчатому полу крыльца. Нежданный гость мощно отряхивал снег с ботинок. Появился Гриша Чудинов.
Он привез из института рукописи двух статей, присланных мне на рецензию из Журнала Физической Химии. Оказывается, я их оставил в нашей лабораторной комнате на подоконнике. Той забывчивости не стоило придавать много значения. Статьи можно было бы спокойно забрать после праздников. И все-таки , Гришина заботливость была трогательна.
Мы напоили его чаем и стали уговаривать остаться на ночь. Отказ был тверд: «Моя удивительная мама вечно до жути волнуется. Она всю ночь не будет спать».
Здесь была своя логика: тогда считалось небезопасно оставаться вечером в полупустых вагонах электричек. К тому же, в то отсталое время еще не было мобильных телефонов. Так что Гриша непреклонно покинул наш скромный уют, и пропал в вечерней тьме. Я проводил его до калитки.
Тогда мы виделись в последний раз…
10. Мотивация.
Вот что стало известно о случившейся катастрофе. Родители, Элькон и Наталья, встречали Новый год на даче. Гриша отправил их туда, чтобы освободить московскую квартиру. Говорили, что он собирался отметить праздник со своей первой женой. Об ее существовании у нас до тех пор никто не вспоминал . Мне, по крайней мере, была известна только одна Таня Боронина, вторая жена и, конечно же, активная туристка; она же для всех считалась основной женой . Мы были с нею хорошо знакомы по двум предыдущим походам, благополучно пройденных мною совместно с чудиновской семьей.
Еще было известно, что прошедшей осенью к нам в лабораторию приезжала из Казани в рамках совместной работы некая новая дама. Она должна была завершить разработку компьютерной программы по расчету скорости реакции переноса электрона в полярных жидкостях. Над программой она трудилась вместе с Гришей. Незадолго до этого он сам побывал в командировке у них в Казани. Знакомство было теперь продолжено в Москве. Он радушно показывал ей наш город, и они даже совершили ознакомительную экскурсию на их (чудиновскую) дачу. Это стало известно с его слов. Безобидные , казалось бы, житейские обстоятельства после случившегося неизбежно приобретали особенное звучание.
Независимо, были известны серьезные финансовые осложнения, возникшие у Гриши в то беспокойное время. Он просил взаймы десять тысяч долларов у нескольких знакомых (в частности: у меня, также у других сотрудников лаборатории и даже у Лены Гоникберг из Америки специальным письмом – про это Лена мне рассказала уже потом). Сумма была по тем суровым временам невообразимо огромной (шла середина девяностых годов!). Судорожные попытки сколотить этакое богатство просто так, были конечно же безнадежны. После трагического финала мы пытались в частных разговорах объяснить себе Гришины мотивы. Так и не объяснили.
Что же стало причиной самоубийства? Несчастливая любовь? Непонятно каким образом утраченные доллары? Может быть, то и другое вместе?
Ответ неизвестен. Ох, уж, эти женщины! А про доллары стоило ли впустую рассуждать? Что, если это она, чужеземная и расчетливая великая Америка, оказалась тем самым роковым инструментом, который как бы мимоходом и без специально коварного умысла подтолкнул Гришину впечатлительную натуру к безнадежному исходу?
На поминках после похорон все сидели подавленные. Потом в течение некоторого времени у меня еще оставалось вялое намерение переговорить обо всем этом с его отцом, Эльконом. После двух совместных походов мы состояли в достаточно близких отношениях. Могла бы появиться какая-никакая дополнительная информация…
Каюсь, с Эльконом я так больше и не свиделся. Встречаться через силу не хотелось. Сами же Гришины родители в гости меня не звали и по телефону с тех пор не звонили. В материальной поддержке они точно не нуждались. Что-либо изменить было бы все равно невозможно.
Сегодня их обоих нет в живых. Аминь!
29 сентября 2021 года