Отработав полных семь лет в оборонке,
Степанов на своём горьком опыте убедился,
что производственники — народ опасный,
они смотрят на мир совсем по-иному,
как всякие робокопы или терминаторы,
через встроенную в зрачок систему координат.
Верные рабы сопромата и техпроцесса,
виртуозы штангенциркуля и рейсфедера,
инженеры и технологи зашорены и заумны,
а уж конструкторы, те вообще суть маньяки
со своей хитроумной изощрённой фантазией.
Технарям важно решить свою часть задачи,
а дальше, там хоть трава не расти —
одевай, ленивый снабженец, сапоги-скороходы,
привези поскорее нам то, не знаю, что.
Так случилось, что однажды в поте лица
добывал Степанов для завода кадмий,
пользовался разными незаконными методами,
вплоть до соблазнения перезрелых кладовщиц,
а потом оказалось, что чёртов кадмий
можно было изначально преспокойно заменить
на любое другое дешёвое покрытие.
На их патронном заводе были две беды —
товары народного потребления
и главный конструктор этого безобразия,
креатура главного инженера, некто Дементьев,
именуемый на заводе всеми просто Дёма.
Представьте себе Незнайку лет сорока,
пришибленного, обрюзгшего, унылого,
с плеши которого обильно падает перхоть,
он держит губы трубочкой и смотрит под нос,
глубокомысленно хихикает и бормочет —
вот таков был Дёма и на работе, и в быту.
Товары народного потребления в то время
было обязано выпускать каждое предприятие,
драли за это в министерстве беспощадно,
влетало иногда похлеще, чем за патроны —
каждый оборонный завод делал что-нибудь,
больше всех везло химическим предприятиям,
те производили пластмассовые игрушки,
вёдра, лаки, эмали и бытовые средства —
Амурскому патронному заводу не повезло,
отходов производства на нём не имелось.
Но рядом стоял лесоперерабатывающий комбинат,
на котором экспедиторы Степанова ежедневно
получали дощечки для патронных ящиков.
Дёме пришла в голову гениальная идея —
он предложил из отходов пиломатериала
нарезать детальки, покрасить их, высушить,
а потом собрать в детские конструкторы,
получались этакие милые увесистые ящички,
которыми при желании можно было легко убить —
за это их и прозвали "секретным оружием Дёмы".
Сказано — сделано. Оформили техпроцесс,
кое-как договорились с управлением торговли —
именно там и решалось, чем торговать, а чем нет,
частной торговли в восьмидесятые ещё не было —
и было бы всё совсем хорошо и распрекрасно,
если б не выяснилось вскоре, что из отходов
кубиков и дощечек не получается — трескаются,
требуется высококачественный пиломатериал,
да ещё и высушенный специальным образом.
В общем, Дёмины кубики оказались золотыми,
поскольку завод выпускал их себе в убыток.
Но контракты были заключены, товар согласован,
оставалось только пилить деревянные брусочки,
отгружать, куда скажут, и горько материться.
В начале девяностых Горбачёв принял решение
разгрузить лёгкую и пищевую промышленность,
передав оборонке производство уже освоенного.
Дёма долго шатался по кабинетам министерства,
пытаясь выискать какое-нибудь новое изделие,
технически несложное, с минимальной оснасткой —
и вдруг медико-инструментальный завод из Казани
предложил ему забрать производство колпачков.
Конструктор вернулся на завод окрылённым —
два пресса, четыре пресс-формы, всё в наличии,
привози, запускай и только успевай укладывать.
Но тут встал на дыбы приятель Степанова —
Лёня Зыков отвечал за подготовку производства,
поэтому Дёминым басням ни на грош не верил —
в таком вкусном предложении явно крылся подвох —
он предложил Степанову вместе слетать в Казань,
чтоб понять, какую очередную аферу придумал Дёма.
В Татарстане их встретили, как родных —
они бродили по городу, кушали горячий кыстыбый,
пили невероятно вкусное разливное казанское пиво,
погода стояла изумительная, девушки улыбались,
на заводе все им были рады и внимательны,
документы для передачи производства готовы —
но тут начали выясняться досадные мелочи,
полностью менявшие для амурчан весь расклад.
Оказалось, что этот маленький казанский цех
является единственным в СССР изготовителем
маленьких алюминиевых медицинских колпачков
для укупорки разных лекарственных средств.
Цех в Казани шлёпал свои колпачки уже тридцать лет,
отгрузка была отлажена в том числе и самовывозом,
крупные потребители были в пределах досягаемости —
какой смысл менять всё это на явный экстрим,
переносить за девять тысяч километров от клиентов?
Степанов с дрожью представил себе на секунду,
где и как он будет собирать по всей стране тару,
чтобы ежедневно отправлять на запад Родины
с Дальнего Востока по пятьсот коробок и ящиков,
как подавится этими мини-отправками ДВЖД,
застрянут они обязательно где-нибудь в Чите,
и больные в стране начнут умирать без инъекций...
Тут хитрые татары что-то почуяли и закатили банкет,
там-то Лёня и выяснил у подгулявшего коллеги,
что завод давно устал от ежедневной бодяги —
то нет пищевого алюминия, то нет нужных коробок,
то кончились буковые опилки для пересыпки товара,
а берут эти специальные опилки где-то в Закарпатье.
А тут подвернулся случай спихнуть лохам геморрой...
Наутро Зыков и Степанов позорно бежали в Москву,
бросив протокол неподписанным, обидев казанцев,
которые уже чуть не начали раскурочивать прессы.
Самым трудным было объяснить всё директору,
тот поначалу рассвирепел, начал в трубку орать,
дескать, промухали такое важное и выгодное дело,
Лёня долго блеял ему в ответ что-то невнятное,
директор был из производственников, не понимал,
требовал объяснить проблему техническим языком,
тогда Степанов вырвал трубку и рявкнул басом:
— Вы что, хотите, чтоб вся страна потом каждый день
Вам анальное отверстие развальцовывала?!
На этом все вопросы у начальства сразу закончились.
Дёма надолго запил, он приходил на совещания,
дремал в углу, а завидев или услышав Степанова,
поднимал над головой чем-то испачканный палец,
грозя на манер Чуда-Юда из сказки: "Должок!"
Все ржали, а Степанов млел и тихо радовался,
вспоминая о чуть не содеянном когда-то в Казани —
ему было от этого приятно и тепло на душе.
Всё-таки не каждый день выпадает спасать Родину.