По Богдановича пеший ход
в напитанном светом тумане
странно сторонит от невзгод,
воздвигнутых пустотою в кармане.
Но неожиданно, словно тряпкою
грязной, окатывает речью Багдада,
и с моею холодностью мягкою
я разлучен вторжением хлада,
не виноватого самого по себе.
В Европу в посильной борьбе,
наверное б, каждый полетел
под тираном: застирана та Европа
до неприятия лишнего гроба,
не объяснимого восприятью детей.