Наступило лето. Все с нетерпением ждали переезда на пасеку, но Егор Иванович почему то его откладывал не объясняя причины, а Марусе сказал, что никаких сборов до его распоряжения. Маруся же со свойственной ей практичностью думала: кабы знать что не поедем, так она бы в палисаднике пару грядок вскопала для свежей зелени и огурцов, а теперь уже поздно — июнь на исходе. Но они всё же привели палисадник в порядок: выпололи сорняки и получилась хорошая площадка для игр. Дети строили там то шалаш из ковриков и циновок, а то просто валялись. Оля, вынесла из дома маленький стульчик и столик и играла со своей куклой Хельгой. Что за странное имя дале кукле, спросила как то Маруся, а Оленька ответила, что кукла немецкая, и на этикетке было написано Хельга. Павлик как всегда добавил, что Хельга — имя древнекельтское и в современном языке это Ольга. Оленька уставилась на него удивлённо и обращаясь к кукле сказала: «Ты слышала, Хельга? Нас с тобой зовут одинаково!» В это лето Оленька вдруг изъявила желание учиться играть на рояле, который стоял в кабинете у Егора Ивановича. Он показал ей пару упражнений и она могла часами сидеть и повторять свои гаммы. Маруся пристрастилась читать. Особенно ей полюбились произведения Лескова. У Егора Ивановича была небольшая библиотека, и Маруся читала в любую свободную минуту. Жили они теперь практически на террасе, выход на которую был через кабинет, а перед ней был тот самый палисадник с маленькой калиточкой и низеньким забором. Иногда Павлик рассказывал Марусе о достижениях советской науки и техники о которых он прочитал в журнале или газете. Маруся слушала его, верила и не верила, и всё думала: вот бы теперь дед Матвей с тобой поспорил - летать как птицы — что придумали. Маруся только покачивала головой, соглашалась с ним и вспоминала, как она сама будучи не намного старше него, верила во всё что заезжие агитаторы им на собраниях рассказывали про чудеса будущего. Действительно чудо, думала она глядя вокруг. Паровозы вон по рельсам туда-сюда едут, корабли по воде плывут. Она вспомнила как Павлик ей про подводную лодку рассказывал, и пыталась себе представить как это вообще возможно, но возможности её интеллекта были ограничены в этой области. Ей больше нравилось про старину о которой Лесков писал. Вот там всё понятно и ясно. И зачем люди понавыдумывали все эти паровозы, самолёты... жили же без них и обходились как то, размышляла она. Вот так и прошло это лето. Иногда по воскресенья Егор Иванович возил их на речку, но без деда Матвея было скучно. Вроде все радовались, купались, ловили рыбу, варили уху, но всё как то не так как раньше. Егор Иванович тоже был чем то сильно озабочен, хотя пытался не подавать виду, но Маруся заметила эту перемену в нём. Что бы это могло значить, думала она, и сердце сжималось у неё в груди, как от предчувствия чего то плохого.
Однажды вечером он попросил чаю. Павлик и Оленька уже спали: начался новый учебный год, опять надо рано вставать. Маруся принесла ему чай, он сидел за роялем и что то наигрывал. Он сделал ей знак головой, мол присядь, послушай. Маруся села в кресло и замерла. Однажды она поразила его своим интуитивным восприятием музыки. Он играл отрывок из первого концерта для фортепиано Чайковского и случайно взглянул на Марусю. Его поразило выражение лица, которого он никогда у неё не видел. Это была совсем другая Маруся, где она была в этот момент мыслями — неизвестно, но было ясно, что музыка тронула её до глубины души, она как будто читала по нотам и могла сказать точно о чём плачет и радуется автор. Тогда она сказала: «Русский человек написал эту музыку.» - и больше в этот вечер не произнесла ни слова, потому что была ещё во власти волшебных звуков этого произведения и не хотела возвращаться к реальности.
Он закончил играть и спросил с печальной улыбкой на лице: « О чём эта музыка, Маруся?»
Она взглянула на него ясным, прямым взглядом. Он смутился... он - царский офицер, красный командир, кавалерист, кидался в бой, рубал шашкой врагов революции направо и налево, и казалось сам чёрт ему не страшен: друг смутился перед чистым взглядом этой девочки, который ему дал понять: я знаю о чём ты думаешь. Егор Иванович опустил глаза, а Маруся вдруг сказала: «Тупик.» Егор Иванович вздрогнул: «Какой тупик?» «Ну как какой? - сказала Маруся- обыкновенный! Как паровозы — носятся, носятся туда-сюда, а потом раз — и в тупик заехали. Так и в этой музыке: и туда ткнётся, и сюда, всё не то... нет выхода...тупик.» Он посмотрел на неё восторженно и произнёс: «Невероятно.» - и обмяк на стульчике у рояля. Потом отпив глоток чая добавил: «Выход есть всегда, проблема только в том хотим ли мы им воспользоваться.» Маруся поднялась с кресла, подошла к окну за которым было уже темно и бушевал ветер, и повернувшись к нему сказала: « Чем вы так озабочены последнее время?» Егор Иванович резко дёрнул головой, он не ожидал ни продолжения разговора, ни тем более такого прямого вопроса и поглядев на неё подумал: какая же ты умница, как ты изменилась за эти три года, но вслух добавил: « Ты скоро сама всё узнаешь, а сейчас иди спать. Спокойной ночи, Маруся.»
Как же усни теперь, думала Маруся лёжа на своём диванчике. Она так и не решилась спать на кровати, тем более когда узнала что покойная долго болела и умерла на ней же. Беспокойство овладело Марусей, к тому же она вспомнила, как Егор Иванович сказал, что надо бы увезти Павлика и Оленьку из этой глуши и вроде как написал к своей тёще во Львов. Получил ли он ответ и какой — Маруся не знала, но скорее всего он хлопочет об их отъезде, а значит и Марусе здесь делать нечего будет. Придётся возвращаться в лагерь. Срок их освобождения весной...В зиму, в лагерь... сердце сжалось и стало больно. Скоро сама всё узнаешь: повторяла она про себя, и чего манежит, сказал бы прямо что и как, и можно уже готовиться к чему то , а то так не знамо лежи-гадай. Опять мысли крутились в голове по кругу и не давали покоя, но она всё таки уснула. Проснувшись утром удивилась, что Егор Иванович уже ушёл. Она покомила детей, а водитель всё не приезжал, чтобы везти Павлика в школу. Маруся разволновалась не на шутку. Что то всё таки происходит, подумала она. Примчался посыльный со станции и сказал, что Фёдор не может сегодня везти детей в школу. Какие то срочные дела у начальства, он знамо дело — шофёр и должен их возить. Павлик даже обрадовался, потому что читает как раз очень интересную книжку, и теперь появилась возможность её дочитать. Он закинул свой портфель и схватив книгу сел читать на террасе. Оленька возилась со своей Хельгой, а Маруся решила потихоньку собираться. Куда? Она ещё сама не знала, но сердце ей подсказывало — надо. Первым делом она уложила детские, зимние вещи. Хорошенько упаковав в большой чемодан, поставила его у себя, чтоб с глаз. Потом принялась за свои вещи, благо их было немного, потом корзинку с едой: сухари, сахар, чай, консервы, сухое молоко, вода в двухлитровой бутыли. Всё это поставила тоже рядом с чемоданом. Её начало трясти потихоньку, она старалась занять себя чем-нибудь, но всё валилось из рук и время как назло шло так медленно, что хоть с ума сойти. Потом она успокаивала себя, что может она преувеличивает и нагоняет на себя панику. Она хотела тоже почитать, что бы отвлечься, но не могла сосредоточиться. Потом она решила что нибудь приготовить на обед, но не могла сообразить — что. Она ругала себя, уговаривала, но успокоиться не получилось. Она вышла на террасу к детям. Те беззаботно болтали друг с другом, вернее Павлик рассказывал Оленьке про приключения первооткрывателей, а та разинув рот — слушала. «Маруся, присядь, послушай как интересно рассказывает Павлик!» - сказала Оленька увидев Марусю. И то верно, подумала она. Может рассеется тревога. Павлику нужны были слушатели, и тогда он мог часа два без перерыва рассказывать. Просидев так до вечера, Маруся хватилась, что так и не приготовила ничего к обеду, да и обед давно прошёл и уже время ужинать. Она пошла на кухню и удивлялась сама себе: надо же от утреннего беспокойства и след простыл. Она уже засомневалась не напрасно ли она собрала всё, но потом решила: пусть постоит, мало ли что. Они поужинали. Павлик опять уткнулся в книгу, Оленька пошла укладывать Хельгу и уснула вместе с ней. Маруся прибралась на кухне, и заглянув в детскую прошла к себе и села на диванчик.