С рассеянной полуулыбкой
на императорском лице
той осенью тревожно-зыбкой
открыт в России был Лицей.
Вторжение войск Наполеона
произойдет лишь через год,
поколебав основы трона,
огнем войны сплотив народ.
Ну, а пока не ясны ставки,
не ощутим водораздел.
Еще Сперанский не в отставке,
и Аракчеев не у дел.
За городом, под царской крышей,
средь павильонов и дворцов
свели десятка три мальчишек -
веселых, шумных сорванцов.
Стоять в ряду так непривычно
для них - любителей проказ.
Директор Малиновский зычно
зачитывает им указ.
Юнцы не чувствуют комфорта,
ведь шеи трут воротники.
Как тяжелы у них ботфорты,
узки и тесны сюртуки.
Они пока еще не в курсе,
что будет труден здешний быт:
в столицу никаких экскурсий,
а в этих стенах предстоит
учиться до седьмого пота,
по расписанью есть и пить.
А им играть еще охота:
шалить, гулять, баклуши бить.
Вот Горчаков щипнул Данзаса,
Вольховский обратился в слух,
Корф скорчил страшную гримасу,
а Дельвиг прыснул смехом вслух.
Вот хлопает глазами Пущин,
царя увидел он впервой.
А вон вертлявый Саша Пушкин
курчавой крутит головой.
Стоит с ним Кюхельбекер рядом,
стесняясь длинных своих рук.
И Броглио с застывшим взглядом
(мозоль на пятке стер до мук).
Озорники и непоседы
не ведают, что этот день
спустя года, событья, беды
Приимет всех под славы сень.
Союз - их судеб панацея,
куда бы их не занесло.
Ну, а пока они в Лицее.
Октябрь, Царское Село.
фото автора