Перечитывая "Подорожники" Рубцова
15. "Природа"
Если мы задумаем выделить из наследия Рубцова раздел пейзажной лирики, то нас ждут затруднения: в привычном смысле такой лирики у поэта нет. Приметы пейзажа изымаются поэтом для чего-то другого. В этом смысле, конечно, он ближе Тютчеву, чем Фету, Майкову… Метафорика тоже в привычном для нас понимании не работает. Рубцов по сравнению с поэтами-пейзажистами «наг и сир». Никаких «осинников жёлтых, бьющих тревогу», «теремов расписных», «серебра и колыханья сонного ручья» – скромно, «раздето» выглядит изобразительная составляющая поэзии Николая Рубцова: «яркая трава», «светлые звёзды», «речка туманная», «прохладный лист», «под знойным небом», «тёмное, без звёзд» небо…
У Рубцова нет практически «самообслуживающих» изобразительных средств. А и те, что есть, скорее универсальны, обкатаны, проверены временем. Вся его метафорика – связующее звено «самой жгучей, самой смертной связи» поэта с душой Руси, России, русской природы, русского народа, его ценностей, святынь, его «мучительной связи с долгой осенью нашей земли».
Переживание лирическим героем времени года и себя в нём, а не поиски новых «инициалов» пейзажных примет, радующих глаз и сердце гурманов от поэзии заботит Рубцова. И переживание это не сиюминутно – оно глубинно, тысячелетне. Вот и нужны Рубцову для корневого, русского «обычные слова, как неизведанные страны». И «достославную старину» Ферапонтова, сияние фресок Дионисия вершит скромная русская ромашка. Никаких изысков, метафорических забав – ключевые слова Руси: «ветер, ливень, труба, провода», «безбрежное болото», «ивы, река, соловьи»…
А нет конца глубине этой простоты… Нет.
Звенит, смеется, как младенец.
И смотрит солнышку вослед —
И меж берез, домов, поленниц
Горит, струясь, небесный свет!
Как над заплаканным младенцем,
Играя с нею, после гроз
Узорным чистым полотенцем
Свисает радуга с берез.
И сладко, сладко ночью звездной
Ей снится легкий скрип телег...
И вдруг разгневается грозно,
Совсем как взрослый человек!
Как человек богоподобный,
Внушает в гибельной борьбе
Пускай не ужас допотопный,
Но поклонение себе...