Есть страшное и гибельное время,
Когда любви испепеляет бремя
Ушедших слов, последнего молчанья,
И злой тоски, похожей на рычанье.
Та самая прощённость не- от боли,
Усыпавшей порезы сердца соли,
Тот самый садо- духа мазохизм,
Ломающий любовный архаизм,
И вновь и вновь сжирающий дебильно
И клятвы верные и поцелуи рыльно.
Кому нужны признания без знанья,
А после полуночные стенанья,
Какая страсть слепит эрот-глазницы,
В которые вставляет после спицы,
И жжет огнем перерожденье душ,
Которым пыточная достается сушь.
Какое человечное распятье
Сулит божественное ложное проклятье,
И ангелов, похожих на мегер,
Таит под сонмом пресловутых Вер.
Куда ступить в змеином челоцарстве,
Урвав со-счастьице в безличностном пиарстве,
И окунуть словесное дерьмо
В прощальный звук, печатное клеймо.
Изысканный закон иудостона,
Конец предательского гробного притона,
Вознагражденьем муки вознесенья,
Мучительного световоскресенья.
И нет ни мук земных и не любовной песни,
Что не бывает больше сердца весней,
И что грехом пустым смешно зовётся,
И что водою мертвой дальше льется.
Люблю....
Как вырваться из тех свобод,
Которыми отверзся нежный рот,
Которые похожи на свеченья,
Но печень жгут уроками печенья,
Разрыв невидимых, но пуповинных нитей
Опять осонят суетней и сытей,
Опять присыпят дневною трухой,
Опять огаджат буквостью сухой.
И нет прощения ни правым-виноватым,
Но нет и лет, до жизни глупо сжатым.