Из Хулиана дель Касаля. Ноктюрн I

Александровский Сергей
Хулиан дель Касаль. Хосе Марти.
Средь сумерек и теней: Избранные стихотворения.
Перевод с испанского С. Александровского.
М.: Водолей, 2011. — 256 с. — (Звезды зарубежной поэзии).


НОКТЮРН 

Когда нисходит ночь в угрюмом блеске,
Когда лазури больше в небе нет,
Сдвигаю поплотнее занавески,—
И лампа льет печальный бледный свет.

И спит Земля. И бодрствую теперь я.
Разбросаны листы вокруг стола —
Так из гнезда просыпанные перья
Белеют у древесного ствола.

Набрасываю списки впечатлений,
Ищу созвучий для изящных фраз,
И внемлю, как средь сумерек и теней
Часы протяжно бьют за разом раз.

Провидческий мой разум с новой силой
Цветет неувядающей мечтой —
Как будто над забытою могилой
Стремится вверх бессмертник золотой…

Я думаю о женщинах, о страсти,
О клятвах, коим не было конца —
И с наслажденьем дьявольским на части,
На клочья рву остывшие сердца.

О бешенство! припоминаю друга:
Он счастлив близ родных лесов и нив,
А я стремлюсь в простор земного круга,
Так жажды странствий и не утолив!

И в нынешней бессолнечной юдоли
Оплакиваю свет минувших дней —
И стонет сердце от жестокой боли,
Кровоточа сильнее и страшней.

В иные ночи на меня с портрета
Взирает ласково старуха мать —
И остаюсь недвижен до рассвета,
Как будто песню силюсь услыхать.

Сколь часто я в себя теряю веру!
Раздумье — самый страшный в мире яд.
Сколь часто мука переходит меру,
Страдальца низвергая в Дантов ад!

Затворничество, чем тебя нарушу?
Бессильным стоном искривляю рот.
Безбрежная тоска вползает в душу,
Как воды океана в темный грот.

Я некогда — злосчастная минута! —
Возжаждал славы, лаврами прельстясь,—
И душу навсегда объяла смута,
И с жизнью порвалась навеки связь.

.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

И молодость моя томится в келье;
Тоскует лампа, тусклый свет лия…
О где же вы, беспечное веселье
И полнота живого бытия?

И вновь лучи блистают на востоке,
И вижу вновь с печалью неземной,
Что бледные мои ввалились щеки,
И голова покрыта сединой.

И я встаю, глухие стоны множа,
И сердце рвется, и хладеет лоб;
И пустота заждавшегося ложа
Уже зияет, как разверстый гроб.

<1889>