А жизней было три, а может — семь;
но кто считал? Никто. И слава богу!
когда одну-то жизнь, такую кроху,
подаришь всю нейтральной полосе.
Профукаешь её, прошелестишь,
и лишь к четвёртой выйдешь на дорогу.
Играет Достоевский, понемногу
проигрывает.
Грёбаный Париж!
и Баден-Баден, звук как колокольчик.
Давай, Аполлинария, когти́,
как ястреб мыша, вызывая корчи
последнего прощального "Прости".
Судьбу и гордость русскости больной
и скоморошьей святости упрямой
пытай и мучай!
И напейся пьяной.
Ты — Тёмная, он Сумрачный Иной.
И восторгайся походя, смеясь,
горгульями на трубах водосточных.
Он пишет, пишет,
он убит заочно,
его терзает выдуманный князь.
Он выстрадан,
и твой восторг угас.
Он слёзно твоего алкает ложа.
Спит на полу, и всплакивает лёжа
у царственной постели в этот час.
И тень твою целует в сотый раз,
твоей ноги рассматривает кончик...
О Баден-Баден, звук как колокольчик.
Он заложил супружницын алмаз.
Что остаётся гению? Сто крат
последующих жизней караваны,
горчайшая услада фортепьяно.
Играй, тапёр, я тоже демократ.
28 сентября 2021