Говорили: "Худющая, словно жердь!",
А она вполне оказалась в теле.
К Михаилу Петрову явилась смерть
В час, когда перед сном он курил в постели.
Отставной танкист Михаил Петров
Жить совсем не планировал сверхурочно.
Смерть на тумбочку села: "Ну что, готов?"
И Петров по привычке гаркнул: "Так точно!"
За минуту оделся. Потом затих.
И сказал, как подарка просят у мамки:
"Если можно уважить...последний штрих...
Разрешите бойцу въехать в рай на танке!
Никогда не просил. Не любил парад.
И не нужно прощания мне славянки!
Передай наверх! Он же Сам солдат!
Пусть бойцу разрешит въехать в рай на танке!"
Смерть чесала, чесала свой черепок,
Смерть звонила, звонила куда-то выше,
А Петров разглядывал свой сапог
И ходили дожди по гремучей крыше.
Но словечко замолвили праотцы,
Облака-ступени сгустили плотность
И Петров под расписку отдал концы
(Отчётность, брат, и в раю — отчётность!)
У ворот был аншлаг. Под хлопки и свист
Эдемчане глядели с высокой горки,
Как Петров Михаил, отставной танкист,
В рай въезжает на старой "тридцатьчетвёрке".
И толпу бестелесную над горой
Изнутри распирала...нет-нет, не гордость,
И не первый восторг, не восторг второй,
А какая-то, что ли, тридцатьчетвёртость!
Потому что душа танкиста права.
А следы от гусениц на дороге
Перекроет за пару часов трава,
Какой не сыщешь в земной природе.