Я хотела сказать, что мне страшно тебя терять,
что ты мой огонёк, даже солнце. Что всё - иллюзия.
Но сжималось горло, язык начинал лепетать,
как мне горько, что разная в нас закипает музыка.
Я хотела сказать, что люблю - может быть, до безумия.
Что не ведаю, как обнимать, не ломая косточек.
Я ждала, что все как-то само (по волшебному) образуется,
дождалась, что бумагу рву яростным глупым росчерком -
без надежды прочитанной быть, а не то что услышанной.
И зачем? Пепел горечи ядом стелется,
разум знает, кричит, напевает, что это всё - лишнее,
что бегу я за прошлого тенью, сражаюсь с мельницей.
Над костром этих чувств и словесных огрызков скрючившись,
грею руки. А те - как у трупа, - всегда холодные.
Я ведь знала, что слишком горда, неудобно колючая,
что фальшивлю в любой (даже самой прекрасной) мелодии.
Но надеялась.
Да, чёрт возьми, надеялась.
Что ничто не погаснет, и солнце взойдёт уверенно
над моими углями, застывшей у речки мельницей,
разукрасит теплом мои руки и сердце серое...
Провожаю остывшим зрачком катафалки образов: не уверена, правду ли чувствую, иль - иллюзию.
Я любила безоблачно, моросью, летними грозами,
но всё это не стало
и нотой
для нашей музыки.