Я начал читать «Анну Каренину», пребывая в иллюзии школьного восприятия романа. Давно прочитав книгу мне казалось, что действительно Анна Каренина идеальный персонаж и страдала от непонимания окружающих, что лживый и плохой «свет» не принял ее, что Вронский – щегол и эгоист, цель которого была покорить и завоевать Анну и быть победителем, а любви никакой нет. Отголоски этих сомнений находят подтверждение в романе, но сейчас, перечитывая заново роман и просматривая фильмы об Анне Карениной я понимаю свою ошибку.
Анна Каренина – это Символ Любви, разрушенных иллюзий и трагедии смерти во имя Любви. Такой она и будет для меня в будущем, именно такой образ создан в фильме 1967 года (СССР). Эта квинтэссенция лучшего, что есть в Анне Карениной. Для меня – это самый удачный и, пожалуй, самый лучший и правильный фильм. Признавая при этом, что ни один фильм и никогда не сможет передать гениального текста Толстого, а только отдельные разрозненные отрывки и некоторые оттенки самого романа.
И все-таки – так ли все просто с Анной Карениной? Боюсь, что те слова, которые будут сказаны, могут не понравится читателям, идеализирующим Анну Каренину. Но при этом не следует забывать о гениальности Толстого, он не является судьей, адвокатом Анны Карениной, в романе нет ни одного слова с оценкой личности героини, все оставлено читателю, только он может принимать или не принимать, осуждать, оправдывать, сочувствовать и сопереживать, обвинять и негативно относиться к Анне.
Постараюсь быть простым и понятным. Эти свойства мне понадобятся, потому что, начиная чтение, я наивно предполагал, что чтение будет без особенных открытий для себя, что, казалось бы, нового можно прочитать и увидеть в романе, когда все известно: полюбила, «свет» осуждал и не принял, в чувствах Вронского разочарование, и вот он путь – под колеса поезда.
Открытий было много. Первое – я заново открыл для себя Л. Толстого. Второе – роман породил во мне такую массу эмоций и мыслей, что последние 1- 2 месяца я живу этим и пытаюсь выстроить в сознании внутреннее понимание прочитанного. Я перечитывал много раз отдельные главы романа, пересмотрел по несколько раз фильмы. При чтении книг, которые мне интересны, и я планирую писать заметки о произведении, обычно загибаю верхний уголок страницы, на которой есть те или иные мысли, выражения, замечания, важные для понимания романа и его героев. В «Анне Карениной» было, пожалуй, загнуто около четверти всех страниц, а их, напомню, более 800. Для примера книга С. Лема «Эдем» получила две-три загнутых в уголках странички.
Лев Толстой – это Глыба, Мозг, Титан. Удивительное внимание к деталям, к, казалось бы, незначительным обстоятельствам, до совершенства продуманный сюжет, выверенная композиция. Глубочайший психологизм, не давящий, не авторитарный, подталкивающий читателя к своему личному осмыслению и пониманию текста. Все написано чрезвычайно логично, связано между собой единым замыслом, каждая мелочь имеет свое нужное место и взаимосвязанность с общим содержанием. При этом текст романа эмоционален, заставляет сопереживать, сочувствовать. Вспомните нарастание внутреннего напряжения романа перед самоубийством Анны. На протяжении нескольких страниц показано изменение внутреннего состояния Анны, меняется восприятие окружающего мира, вокруг она видит (условно, конечно) грубых, гадких, наглых людей, пассажирку с дочкой и мужем в обнаженном мерзком виде в вагоне, собаки, молодые люди, все вызывает в ней ненависть и панику и усиливает желание прекратить это. Перед этим – ссоры с Вронским, атмосфера сгущается. И это последовательно создается словом автора.
И главное, что при чтении Толстого ему веришь безгранично, герои реальны, их воспринимаешь как живых людей, не выдумку, в каждой ситуации события зримые, выпуклые, обьемные, все диалоги понятные, логичные и убедительные, каждый жест героя, настроение через детали, глаза Фру-Фру, реакция Сережи, колеса поезда, метель, описание глаз, мук родов, мучительных переживаний и прочее – все это воспринимается как реальная картина, заставляющая читателя быть участником трагического процесса.
Толстой – фигура мирового массштаба. Его можно сравнить с Леонардо де Винчи (или наоборот), в пожилом возрасте они даже внешне похожи.
Л.Толстой вел дневники. Это форма общения с самим собой позволяет взглянуть на себя со стороны. Возможно я ошибусь, но кажется, что в Толстом существовало две личности: один – молодой человек, граф Толстой, эмоциональный, влюбляющийся, участник войны и муж многочисленного семейства, а другой – гениальный писатель Лев Толстой, наблюдающий графа Толстого в разных жизненных ситуациях, в его отношениях с сослуживцами, простыми людьми, с женой, анализирующий его чувства, эмоции, поступки, пытающийся понять мотивы и психологию своего двойника, обобщающий и независимо от обьекта наблюдения делающий выводы, пригодившиеся потом при создании произведений. И это продолжалось всю жизнь, создавая, впрочем, их внутренние конфликты и незримые споры, кончающиеся глубочайшими мучительными сомнениями и философскими выводами.
Толстого-наблюдателя всю жизнь интересовали отношения между мужчиной и женщиной. Это на классической фотографии из школьного учебника – он пожилой старец с бородой. Но если вы взглянете на его фотографии в молодости – это сильный, красивый мужчина. И отношения с женщинами как раз и наполняли его жизнь теми эмоциями, заставляющими понимать и фиксировать миллионы оттенков этих отношений, и это ему помогало в создании неповторимых образов героев.
В каждом произведении есть чувства, переживания автора, он всегда присутствует в тексте. Часть своей жизни он переносит в создаваемую им легенду, придавая живость и реальность описываемым фактам.
Параллельно я прочитал «Крейцерову сонату». Уверен, что понять «Анну Каренину» можно только прослеживая те изменения и совадения, которые есть в романе и «Крейцеровой сонате».
В «Крейцеровой сонате» Позднышев дает почитать дневник о своей жизни (женщинах, увлечениях в подробностях) невесте перед свадьбой. Она в ужасе.
Именно Толстой так поступил перед свадьбой с Софьей, и она была в ужасе от его откровений.
Сложные отношения с собственными плотскими желаниями Толстой не скрывал никогда — обо всем подробно рассказывают его дневники. Первый сексуальный опыт будущего писателя закончился слезами. «Когда меня братья в первый раз привели в публичный дом, и я совершил этот акт, я потом стоял у кровати этой женщины и плакал», — вспоминал он.
Позже он писал: «Не могу преодолеть сладострастия, тем более, что страсть эта слилась у меня с привычкою. Мне необходимо иметь женщину».
К 1851 году относится известная запись в дневнике Толстого с его переживаниями о гомосексуальности: «… В мужчин я очень часто влюблялся, 1 любовью были два Пушкина, потом 2-й — Сабуров, потом 3-ей — Зыбин и Дьяков, 4 — Оболенский, Блосфельд, Иславин, ещё Готье и многие другие… Я влюблялся в мужчин, прежде чем имел понятие о возможности педрастии; но и узнавши, никогда мысль о возможности соития не приходила мне в голову… Все люди, которых я любил, чувствовали это, и я замечал, им тяжело было смотреть на меня… Было в этом чувстве и сладострастие, но зачем оно сюда попало, решить невозможно; потому что, как я говорил, никогда воображение не рисовало мне любрические картины, напротив, я имею страшное отвращение.».
Но Толстой – гений-наблюдатель – постоянно созерцал жизнь своего двойника – молодого мужчину графа Л.Толстого, анализировал и мучительно шел к тем или иным выводам. «Анна Каренина» - это не выдумка трагичной истории женщины, это отображение мыслей и чувств самого Л.Толстого.
Пройдя от мучительных размышлений о плотском желании в «Анне Карениной» и смысле и предназначении семьи, он пришел к трагичным, пронзительным рассуждениям в «Крейцеровой сонате».
Кстати - «Крейцерова соната» - это «Анна Каренина» наоборот, зеркальное отображение буйных чувств ревности Позднышева – Анны Карениной в мужском исполнении. Лиза – жена Позднышева – это своеобразный Вронский. В принципе – невинный.
И Позднышев - гениальный наблюдатель Лев Толстой говорит: Половая страсть, как бы она ни была обставлена, есть зло, страшное зло, с которым надо бороться, а не поощрять, как у нас. Слова Евангелия о том, что смотрящий на женщину с вожделением уже прелюбодействовал с нею, относятся не к одним чужим женам, а именно – и главное – к своей жене.
Хотя следует помнить, что эти слова позже записал Толстой, который ранее говорил о другом и жил по-другому. События бурной молодости Толстого похожи на настоящие похождения Дон Жуана. «Не могу преодолеть сладострастия, тем более, что страсть эта слилась у меня с привычкою. Мне необходимо иметь женщину», — признавался писатель в своем дневнике, который он вел с 24 до 26 лет.
Чуть позже Толстой уже придет к выводу: «Это уже не темперамент, а привычка разврата. Шлялся по саду со смутной, сладострастной надеждой поймать кого-то в кусту».
Среди его увлечений - Зинаида Молоствова — подруга его сестры и чужая невеста, очередная чужая женщина — Александра Оболенская, про которую он сделает запись в дневнике: «положительно женщина, более всех других прельщающая меня», двадцатилетняя Валерия Арсеньева — дочь дворянина, которой он стал опекуном, замужняя крестьянка Аксинья, родившая ему внебрачного ребенка (он потом кучером был в хозяйстве Толстого). В молодом графе бушевали чувства, которыми он делился, как всегда, с дневником: «Видел мельком Аксинью. Очень хороша. ...Я влюблен, как никогда в жизни. Нет другой мысли. Мучаюсь. Мне даже страшно становится, как она мне близка... Ее нигде нет — искал. Уже не чувство оленя, а мужа к жене».
«В молодости я вел очень дурную жизнь, — подытожил свои метания спустя время Толстой в дневнике, — а два события этой жизни особенно и до сих пор мучают меня. Эти события были: связь с крестьянской женщиной из нашей деревни до моей женитьбы... Второе — это преступление, которое я совершил с горничной Гашей, жившей в доме моей тетки. Она была невинна, я ее соблазнил, ее прогнали, и она погибла» (вспомните «Воскресение»).
Так что Толстой очень хорошо знал – о чем он пишет в «Анне Карениной», и в каком герое его больше – во Вронском, Левине или Каренине – решать читателю.
Не стоит забывать, что у Толстого родилось тринадцать детей.
После прочтения откровенных дневников Толстого его жена Софья Андреевна скажет: «Все его (мужа) прошедшее так ужасно для меня, что я, кажется, никогда не помирюсь с ним.
Он целует меня, а я думаю: «Не в первый раз ему увлекаться». Я тоже увлекалась, но воображением, а он — женщинами, живыми, хорошенькими».
Еще одним препятствием счастливой семейной жизни стала прохладность, даже некоторая брезгливость новоявленной супруги в вопросах интима. Искушенному в делах любовных Толстому это пришлось не по нраву. Уже спустя короткое время Софья запишет в своем дневнике: «Лева все больше от меня отвлекается. У него играет большую роль физическая сторона любви. Это ужасно; у меня — никакой, напротив».
Ну что же, после всего этого возможно будет понятен замысел «Анны Карениной» - поиск смысла любви, семьи, жизни.
Кстати – после очередных разочарований собственного поиска смысла жизни Толстой писал: «Я, счастливый человек, прятал от себя шнурок, чтобы не повеситься на перекладине между шкапами в своей комнате, где я каждый день бывал один, раздеваясь, и перестал ходить с ружьём на охоту, чтобы не соблазниться слишком лёгким способом избавления себя от жизни. Я сам не знал, чего я хочу: я боялся жизни, стремился прочь от неё и, между тем, чего-то ещё надеялся от неё».
Поэтому ему легко было описывать внутренние мучения Левина, творческого двойника Толстого, когда Левин в очередной раз задумался о смысле своего существования, не находя ответа возникли мысли о самоубийстве, и в романе практически словами Толстого произнесена эта фраза.
Ему также было понятно состояние и также легко было создавать образ Анны Карениной с ее раздвоением личности, которое сильно и выпукло описано в сцене ее послеродового состояния, где она взывает к Каренину и просит его прощение –«это я, настоящая Анна» … Это сильный, откровенный монолог, когда Анна в послеродовом жару обращается к Каренину: «Вот что я хотела сказать. Не удивляйся на меня. Я все та же… Но во мне есть другая, я ее боюсь – она полюбила того, и я хотела возненавидеть тебя и не могла забыть про ту, которая была прежде. Та не я. Теперь я настоящая, я вся. Я теперь умираю, я знаю, что умру, спроси у него. Я и теперь чувствую, вот они, пуды на руках, на ногах, на пальцах. Пальцы вот какие – огромные! Но это скоро кончится… Одно мне нужно: ты прости меня, прости совсем!»
Потому что личность Толстого также постоянно пребывала в раздвоенном состоянии.
Есть мнение, что прообразом Анны Карениной является Гартунг Мария Александровна, дочь Пушкина. Я смотрел на портрет Марии, красивое лицо, чуть напоминающее великого отца. Возможно Толстому внешне образ понравился, они в жизни встречались, но вот внутренние переживания, противоречивость, порой резкость, ревность – это, как мне кажется, списано Толстым с собственной жены. Оставляю это мнение как личное предположение, сложные отношения Толстого с женой известны, впрочем, причиной этих сложностей был сам Толстой.
ДЕТАЛИ И «МЕЛОЧИ»:
У Толстого нет мелочей. Все, что он описывает в «Анне Карениной», взаимосвязано и имеет свой смысл. Вспомните – имя «Алексей» у Каренина и Вронского – оно показывает противопоставление этих двух персонажей. Не сомневаюсь, что Толстой есть и в одном, и в другом герое, только Толстой, как гениальный писатель, передает черты характера, образ мышления каждого, не делая предпочтений. Скорее наоборот – Каренин изображен несимпатичным, с хрустом пальцами, оттопыренными ушами, формалист и не знающий жизни. Но тем не менее – Каренин один из самых сильных образов романа, его переживания, возникшие эмоции после родов Анны, его чувства к родившейся девочке вызывают ответную реакцию читателя.
«Красный мешочек» - думаю, что на эту деталь невозможно не обратить внимания. «Красный мешочек» появляется несколько раз в романе, Анна складывает личные, интимные предметы в него, и, как мне кажется, он символизирует чистую, невинную, ранимую и неиспорченную часть души Анны Карениной. Стоя возле проходящего поезда «Красный мешочек» помешал Анне в первый раз кинуться под колеса, она отбрасывает его, и только тогда ей удалось лечь под колеса.
Вот как это звучит в романе: Она хотела упасть под поравнявшийся с ней серединою первый вагон. Но красный мешочек, который она стала снимать с руки, задержал ее, и было уже поздно: середина миновала ее. Надо было ждать следующего вагона. Чувство, подобное тому, которое она испытывала, когда, купаясь, готовилась войти в воду, охватило ее, и она перекрестилась. Привычный жест крестного знамения вызвал в душе ее целый ряд девичьих и детских воспоминаний, и вдруг мрак, покрывавший для нее все, разорвался, и жизнь предстала ей на мгновение со всеми ее светлыми прошедшими радостями. Но она не спускала глаз с колес подходящего второго вагона. И ровно в ту минуту, как середина между колесами поравнялась с нею, она откинула красный мешочек и, вжав в плечи голову, упала под вагон на руки и легким движением, как бы готовясь тотчас же встать, опустилась на колена. И в то же мгновение она ужаснулась тому, что делала. «Где я? Что я делаю? Зачем?»
«Красный мешочек» спасал ее, она не «услышала» свой внутренний голос лучшей своей части души.
ФРУ-ФРУ И СКАЧКИ:
Пожалуй, картина скачек наталкивает на некоторые ассоциации. Это также можно отнести к Толстовским деталям, хотя предполагаю, что Толстому нужно было вывести сюжетную линию на обострение конфликта Анны с Карениным.
Но очень яркая параллель. Вронский приходит в конюшню, он возбужден, с любовью и радостью смотрит на лошадь, ждет от нее победы, но во время скачек ошибается и ломает спину лошади. Она лежит, хрипит от боли, бьется по земле, глаза, ее глаза видят беспомощного Вронского, кто-то принимает решение застрелить ее. Вронский этого не смог сделать.
Тогда ассоциация читателя переносит историю с Фру-Фру на Анну Каренину, ведь очень возможно сравнение, что Вронский точно также и с Анной Карениной чувствовал некое возбуждение, радость, начиная ухаживать, но вот история продолжается не так как хотелось, Анна меняется, ломается – и все. Еще под колеса не ушла, но азарт, гонка, покорение потеряли смысл. Нужен пистолет. Подьехал поезд.
ВРОНСКИЙ И ЛЫСИНА
Неоднократно в романе проскальзывает фраза о раннем облысении Вронского. Толстой несколько раз называет лысину – плешь. Не очень звучное слово, при чтении вызывает некоторое отторжение и, с одной стороны, уменьшает привлекательность Вронского, а с другой стороны подталкивает читателя к пониманию его общения с Анной.
«»– Вронский! – закричал кто-то, когда он уж выходил в сени.
– Что?
– Ты бы волоса обстриг, а то они у тебя тяжелы, особенно на лысине.
Вронский действительно преждевременно начинал плешиветь. Он весело засмеялся, показывая свои сплошные зубы, и, надвинув фуражку на лысину, вышел и сел в коляску»».
Случайных вещей у Толстого нет. Представьте себе жизнь с женщиной, которой вы предлагаете поехать в Воздвиженское через три дня.
- Нет! Завтра! – резко отвечает она.
У вас дела, вам сложно, но вы ищете компромис, и через какое-то время говорите, что согласны, и поедете завтра.
- Нет! – восклицает к вечеру она, - ты поедешь один!
И так постоянно. Вот как пишет Толстой об отношениях Анны Карениной и Вронского: «Раздражение, разделявшее их, не имело никакой внешней причины, и все попытки объяснения не только не устраняли, но увеличивали его. Это было раздражение внутреннее, имевшее для нее основанием уменьшение его любви, для него – раскаяние в том, что он поставил себя ради ее в тяжелое положение, которое она, вместо того чтоб облегчить, делает еще более тяжелым. Ни тот, ни другой не высказывали причины своего раздражения, но они считали друг друга неправыми и при каждом предлоге старались доказать это друг другу.
Для нее весь он, со всеми его привычками, мыслями, желаниями, со всем его душевным и физическим складом, был одно – любовь к женщинам, и эта любовь, которая, по ее чувству, должна была быть вся сосредоточена на ней одной, любовь эта уменьшилась; следовательно, по ее рассуждению, он должен был часть любви перенести на других или на другую женщину, – и она ревновала. Она ревновала его не к какой-нибудь женщине, а к уменьшению его любви. Не имея еще предмета для ревности, она отыскивала его. По малейшему намеку она переносила свою ревность с одного предмета на другой. То она ревновала его к тем грубым женщинам, с которыми благодаря своим холостым связям он так легко мог войти в сношения; то она ревновала его к светским женщинам, с которыми он мог встретиться; то она ревновала его к воображаемой девушке, на которой он хотел, разорвав с ней связь, жениться. И, ревнуя его, Анна негодовала на него и отыскивала во всем поводы к негодованию. Во всем, что было тяжелого в ее положении, она обвиняла его. Мучительное состояние ожидания, которое она между небом и землей прожила в Москве, медленность и нерешительность Алексея Александровича, свое уединение – она все приписывала ему. Если б он любил, он понимал бы всю тяжесть ее положения и вывел бы ее из него. В том, что она жила в Москве, а не в деревне, он же был виноват. Он не мог жить, зарывшись в деревне, как она того хотела. Ему необходимо было общество, и он поставил ее в это ужасное положение, тяжесть которого он не хотел понимать. И опять он же был виноват в том, что она навеки разлучена с сыном.»
То есть он, Вронский, априори виноват во всем. Хотя в общем если и виноват, то менее, чем Анна. С терминологией могу ошибиться, Толстой не говорит о вине героев, он говорит о мщении от жизни и воздаянии.
Мелкие придирки, озлобление без повода и причины, и это происходит постоянно, разрушая зыбкие отношения близости.
Для мужчины это поведение женщины убийственно и разрушает психику, портит настроение и, пожалуй, доводит до депрессии. Мужчина настроен на логическое решение любых проблем в отношениях с женщиной. Женский ум подчинен эмоциям и интуиции, логика в их работе отсутствует, но стоит признать, что интуиция в кратчайшее время выбирает модель поведения, и чаще всего выигрывает в соревновании с логикой мужского ума, но мотивы не известны, и мужчина отсутствие логических мотивов не понимает.
Я жил с такой женщиной. Ссоры почти каждый день. То улыбки, то дикое озлобление, снова примирения, но расстояние все больше и больше, пока не произошел развод. В таких отношениях ты или закаляешься и четко формулируешь и отвоевываешь личное пространство, либо ты становишься вялым и податливым.
Для иллюстрации расскажу об одном ролике, просмотренном на Ю-тубе, об отличиях женского и мужского мозга (ролик юмористический): мужской мозг – это как шкафчик, в котором есть выдвижные ящички, и каждому ящичку есть свое предназначение. Один – рыбалка. Другой – спорт. Третий – пиво с друзьями. Четвертый – дети, - и т.д. Один из ящичков – ничего не делать (вы меня понимаете – просто лежать на диване). Женский мозг – это компьютер, в котором все провода выдернуты из гнезд и своих соединений, а потом все эти провода соединены в хаотическом порядке, и поэтому никому не понятно – как это работает.
Поэтому понятно, что высказанное замечание о ранней лысине Вронского появилось не случайно. Своими постоянными претензиями, недовольством, капризами, изменчивым настроением, не поддающимся логическому и внятному обьяснению, упреками и прочим Анна Каренина по существу «проела плешь» Вронскому.
Возможно Толстой через эти ненавязчивые детали передает свое отношение к героине, возможно… Но, как отмечал, Толстой избегает каких-либо обобщений, выводов.
Мне по-человечески жаль Анну (именно это выражение употребил Левин). Правильное ли это чувство – не знаю. Ведь оно прежде всего вызвано тем, что герои романа воспринимаются как живые персонажи. От этой эмоции живой сопричастности невозможно избавиться, вот они, персонажи, рядом, в соседнем помещении, в залах, в лесу, в Воздвиженском, на охоте. И когда задумываешься о поведении героев романа, то внутренне оцениваешь их как живых участников событий, и вот здесь как раз возникает сложность вырваться от цепких рук романиста Толстого и попытаться увидеть замысел самого Толстого.
Замысел Толстого озвучивался им самим, это поиски цельной, настоящей семейной жизни. Он утверждал, что в «Анне Карениной» больше всего любил именно «мысль семейную». Ему нужен был идеал «трудовой, чистой, общей и прелестной жизни». И этот идеал его герой Левин находит в народной жизни. Но главная мысль Толстого – не судить. Толстой был летописцем, не пропустившим ничего из трагедии жизни Анны. Идея возмездия, выраженная в эпиграфе, отнесена не только и даже не столько к истории Анны и Вронского, сколько ко всему обществу. «Во всем возмездие, во всем предел, его же не прейдеши». Эти слова Толстого являются ключом к художественной системе его романа.
Мать Вронского сказала об Анне Карениной: «Да, она кончила, как и должна была кончить такая женщина. Даже смерть она выбрала себе подлую, низкую». И Кознышев ответил ей: «Не нам судить, графиня».
Воспримем ли мы фразу «не судить» как библейское «Прощение» - не уверен.
Есть еще одно сравнение, характеризующее попытки оценить роман через описанное автором и сравнимое с замыслом автора. Скажем так: читатель читает книгу и после прочтения у него создается впечатление – понравилась или не понравилась книга. Общее впечатление, не анализируя как правило отдельные «маячки» или сигналы автора, которыми он хочет подтолкнуть читателя к тому или иному выводу. Это как вы идете по улице и видите красивую (или некрасивую) девушку или молодого человека, этот общий образ и фиксируется в вашей памяти. Но вот – авария, инфаркт и т.п. и тело этой девушки попадает на стол к паталоганатому. Он вскывает брюшную полость, извлекает внутренние органы, возможно что-то делает с конечностями, и все – нет того общего образа! Поэтому разбор по составляющим напоминает работу паталоганатома, его руками уничтожается общий образ и память. Но ведь был Создатель, который слепил это тело (образ), и у него была своя цель. И его цель – не услаждать зрителя красивым телом, а поытаться обьяснить что такое жизнь. Думаю – возможны и такие параллели?
Итак – АННА КАРЕНИНА:
Роман «Идиот» написан Ф.Достоевским в 1869 году. Несколько позже появляется «Анна Каренина» Л.Толстого. Что-то есть общее в главных героинях романов – Настасья Филипповна и Анна Каренина. Красавицы, и жертвы обстоятельств. Любовь Рогожина – страсть, любовь Вронского – страсть, но только более стабильная - одно маленькое отличие. В этой цепочке женских образов появляется в 20-ом веке Маргарита в «Мастере и Маргарите» Булгакова. Это уже другой образ, в ней меньше зависимости. В них есть сходство, в них есть нечто различное.
Вспомните слова Китти об Анне: «Да, что-то чуждое, бесовское и прелестное есть в ней». О, какие многозначительные слова! И, читая роман, мы видим, что в Анне живет некий «бес», его по-разному можно определять, но он есть, правда в романе Толстой словами самой Анны говорит, что «бесы» в ней – это необузданная ревность.
Анна Каренина, Настасья Филипповна и Маргарита. Да, да – в каждой из этих героинь живет «бесовская» сила. И как не называй эту силу, но она есть. Есть и разница – Анна Каренина хочет и требует любви к себе. Настасья Филипповна достойна любви, но ее никто не любит. Маргарита – прежде всего любит, борется за свою любовь и готова всем пожертвовать ради любимого человека.
Возможно «ведьма», слово, привычно связанное с именем и символом Маргариты, подходит и Анне Карениной. Ведь игра слов и подмена понятий только фон, помогающий это привлекательное женское качество увидеть, им женщина покоряет и притягивает мужчину. Женщин, бьющих посуду, а потом заканчивающих эти искрометные ссоры страстным любовным примирением мужчины любят больше, чем наивных простушек с голубыми глазами.
ЭРОС В РОМАНЕ
Возможно, что это «чуждое, бесовское и прелестное» в Анне Карениной, так деликатно описанное Толстым и постоянное проявляющееся в ее поведение (Толстой только добавляет легкие акценты) имеет другое определение. На мой взгляд вся история Анны прошла под символом «ЭРОТИКА», да, да, в Анне Карениной эротизма и плотской чувственности больше, чем в Настасье Филипповне и Маргарите, несмотря на обнаженность Маргариты на балу, несмотря на появление обнаженной Геллы.
Вот Толстой пишет о встрече Вронского и Анны в поезде: «» …она была очень красива, не по тому изяществу и скромной грации, которые видны были во всей ее фигуре, но потому, что в выражении миловидного лица, когда она прошла мимо его, было что-то особенно ласковое и нежное. Блестящие, казавшиеся темными от густых ресниц, серые глаза дружелюбно, внимательно остановились на его лице, как будто она признавала его, и тотчас же перенеслись на подходившую толпу, как бы ища кого-то. В этом коротком взгляде Вронский успел заметить сдержанную оживленность, которая играла в ее лице и порхала между блестящими глазами и чуть заметной улыбкой, изгибавшею ее румяные губы. Как будто избыток чего-то так переполнял ее существо, что мимо ее воли выражался то в блеске взгляда, то в улыбке. Она потушила умышленно свет в глазах, но он светился против ее воли в чуть заметной улыбке.»»
Хотим мы это увидеть или нет, но Толстой описывает женщину, открытую для чувственной, плотской любви, которая «ищет кого-то» и которая всей своей сущностью ждет только появления того обьекта-мужчины, кому Анна хочет подарить свою чувственность – «оживленность… избыток чего-то так переполнял ее существо, что мимо ее воли выражался то в блеске взгляда, то в улыбке. Она потушила умышленно свет в глазах, но он светился против ее воли в чуть заметной улыбке.»
Литературный намек Толстого услышан. Анну переполняют ожидания, это видно по тому, как она «движением, поразившим Вронского своею решительностью и грацией, обхватила брата левою рукой за шею, быстро притянула к себе и крепко поцеловала».
Или - Бетси смотрит на Анну в присутствии Вронского и видит «… в ней столь знакомую ей самой черту возбуждения от успеха. Она видела, что Анна пьяна вином возбуждаемого ею восхищения. Она знала это чувство и знала его признаки и видела их на Анне – видела дрожащий, вспыхивающий блеск в глазах и улыбку счастья и возбуждения, невольно изгибающую губы, и отчетливую грацию, верность и легкость движений».
После разговора с Вронским «Она не спала всю ночь. Но в том напряжении и тех грезах, которые наполняли ее воображение, не было ничего неприятного и мрачного; напротив, было что-то радостное, жгучее и возбуждающее».
- «» Она думала, что он разлюбил ее, она чувствовала себя близкою к отчаянию, и вследствие этого она почувствовала себя особенно возбужденною».
При встречах у Бетси Вронский говорил Анне, когда мог, о своей любви. Она ему не подавала никакого повода, но каждый раз, как она встречалась с ним, в душе ее загоралось то самое чувство оживления, которое нашло на нее в тот день в вагоне, когда она в первый раз увидела его. Она сама чувствовала, что при виде его радость светилась в ее глазах и морщила ее губы в улыбку, и она не могла затушить выражение этой радости.
Первое время Анна искренно верила, что она недовольна им за то, что он позволяет себе преследовать ее; но скоро по возвращении своем из Москвы, приехав на вечер, где она думала встретить его, а его не было, она по овладевшей ею грусти ясно поняла, что она обманывала себя, что это преследование не только не неприятно ей, но что оно составляет весь интерес ее жизни».
Итак – влюбленность была смыслом жизни Анны Карениной.
Символично, но можно сказать, что «поезд влюбленности», этот пышащий огнем из топки паровоз тронулся с места и набирал и набирал огромную скорость, искры летели во все стороны, обжигая не только чувственно-влюбленных, но и всех, кто был рядом. И обжигая очень болезненно.
(Кстати – из области житейских, бытовых предположений: а если бы Каренин был не на 20 лет старше Анны, и если бы в отношениях с Анной он был бы (как бы это определить более деликатно?) – любвеобильнее, то возможна ли такая ситуация с Вронским? Толстой не случайно сделал Каренина таким. Идея Толстого – крепкая, скрепленная Богом семья, в которой нет места плотскому чувству. Половая страсть, как бы она ни была обставлена, есть зло, страшное зло, с которым надо бороться, а не поощрять, как у нас. Слова Евангелия о том, что смотрящий на женщину с вожделением уже прелюбодействовал с нею, относятся не к одним чужим женам, а именно – и главное – к своей жене – как бы говорит Толстой, родивший в браке 13 детей).
В разговоре с Вронским о Китти Анна говорит Вронскому: «»– Вы помните, что я запретила вам произносить это слово, это гадкое слово (любовь), - но тут же она почувствовала, что одним этим словом: запретила она показывала, что признавала за собой известные права на него и этим самым поощряла его говорить про любовь. «»»
Вронский в чувственном порыве – «» Я не могу думать о вас и о себе отдельно. Вы и я для меня одно. И я не вижу впереди возможности спокойствия ни для себя, ни для вас. Я вижу возможность отчаяния, несчастия… или я вижу возможность счастья, какого счастья!.. Разве оно не возможно? – прибавил он одними губами; но она слышала.
Она все силы ума своего напрягла на то, чтобы сказать то, что должно; но вместо того она остановила на нем свой взгляд, полный любви, и ничего не ответила.
«Вот оно! – с восторгом думал он. – Тогда, когда я уже отчаивался и когда, казалось, не будет конца, – вот оно! Она любит меня. Она признается в этом».
– Так сделайте это для меня, никогда не говорите мне этих слов, и будем добрыми друзьями, – сказала она словами; но совсем другое говорил ее взгляд»».
Так была ли любовь? И какая она была? Во всей этой трагичной истории Анны Карениной, мастерски изложенной Толстым, вольно-невольно возникают большие сомнения в том, что была любовь. Эти сомнения рождаются на фоне поступков, мыслей, чувств Анны и тех сигналов, которые Толстой последовательно, чрезвычайно обдумывая каждую фразу и деталь, подает читателю для понимания образа героини.
Итак – Анна в порыве думает: «» Он рад случаю показать мне, что у него есть другие обязанности. Я это знаю, я с этим согласна. Но зачем доказывать мне это? Он хочет доказать мне, что его любовь ко мне не должна мешать его свободе. Но мне не нужны доказательства, мне нужна любовь»».
«Мне нужна любовь» - это основной лейтмотив жизни Анны после начала романа с Вронским. Значит – он, Вронский, должен давать любовь. А где же Анна? Где та любовь, жертвенная, которая по-настоящему ближе к понятию «Любовь», чем переживания и эмоции Анны, ждущей любви со стороны, получающей эту любовь, требующей эту любовь от измученного Вронского?
Конечно, Э. Фромм с его великолепной работой «Искусство любить» появился в 20-ом веке, но и в 19-ом были нравственные принципы любви в семье – взаимопонимание и поддержка. Это Толстой описывает в отношениях Левина и Китти.
Умела ли Анна любить? Вот она встречает Вронского. Еще не осознавая и не понимая, что ее тело, душа распахнуты для любви и достаточно самого малого внимания со стороны, чтобы все эти эмоции вспыхнули и разгорелись, сокрушая всех и вся, она думает:
- «» Неужели между мной и этим офицером-мальчиком существуют и могут существовать какие-нибудь другие отношения, кроме тех, что бывают с каждым знакомым?»»
Не знает, не знает себя Анна Каренина. Но это только кажущееся мнение. В Анне раздвоение личности, одна – «настоящая Анна», другая – чувственная, желающая полноценной любви, (и уверен – плоти, хотя Толстой чрезывачайно деликатен в употреблении подобных термионов), подчиненная этому чувству и понимающая свою порочность.
Впрочем – Толстой ведь четко передает в романе оттенки, акценты, помогающие понять осознаваемую ею лживость поведения.
Вот достаточно длинная цитата из романа о близости Анны Карениной и Вронского:
- »» То, что почти целый год для Вронского составляло исключительно одно желанье его жизни, заменившее ему все прежние желания; то, что для Анны было невозможною, ужасною и тем более обворожительною мечтою счастия, – это желание было удовлетворено. Бледный, с дрожащею нижнею челюстью, он стоял над нею и умолял успокоиться, сам не зная, в чем и чем.
– Анна! Анна! – говорил он дрожащим голосом. – Анна, ради Бога!..
Но чем громче он говорил, тем ниже она опускала свою когда-то гордую, веселую, теперь же постыдную голову, и она вся сгибалась и падала с дивана, на котором сидела, на пол, к его ногам; она упала бы на ковер, если б он не держал ее.
– Боже мой! Прости меня! – всхлипывая, говорила она, прижимая к своей груди его руки.
Она чувствовала себя столь преступною и виноватою, что ей оставалось только унижаться и просить прощения; а в жизни теперь, кроме его, у ней никого не было, так что она и к нему обращала свою мольбу о прощении. Она, глядя на него, физически чувствовала свое унижение и ничего больше не могла говорить. Он же чувствовал то, что должен чувствовать убийца, когда видит тело, лишенное им жизни. Это тело, лишенное им жизни, была их любовь, первый период их любви. Было что-то ужасное и отвратительное в воспоминаниях о том, за что было заплачено этою страшною ценой стыда. Стыд пред духовною наготою своей давил ее и сообщался ему. Но, несмотря на весь ужас убийцы пред телом убитого, надо резать на куски, прятать это тело, надо пользоваться тем, что убийца приобрел убийством.
И с озлоблением, как будто со страстью, бросается убийца на это тело, и тащит, и режет его; так и он покрывал поцелуями ее лицо и плечи. Она держала его руку и не шевелилась. Да, эти поцелуи – то, что куплено этим стыдом. Да, и эта одна рука, которая будет всегда моею, – рука моего сообщника. Она подняла эту руку и поцеловала ее. Он опустился на колена и хотел видеть ее лицо; но она прятала его и ничего не говорила. Наконец, как бы сделав усилие над собой, она поднялась и оттолкнула его. Лицо ее было все так же красиво, но тем более было оно жалко.
– Все кончено, – сказала она. – У меня ничего нет, кроме тебя. Помни это.
– Я не могу не помнить того, что есть моя жизнь. За минуту этого счастья…
– Какое счастье! – с отвращением и ужасом сказала она, и ужас невольно сообщился ему. – Ради Бога, ни слова, ни слова больше.
Она быстро встала и отстранилась от него.
– Ни слова больше, – повторила она, и с странным для него выражением холодного отчаяния на лице она рассталась с ним. Она чувствовала, что в эту минуту не могла выразить словами того чувства стыда, радости и ужаса пред этим вступлением в новую жизнь и не хотела говорить об этом, опошливать это чувство неточными словами. Но и после, ни на другой, ни на третий день, она не только не нашла слов, которыми бы она могла выразить всю сложность этих чувств, но не находила и мыслей, которыми бы она сама с собой могла обдумать все, что было в ее душе.
Она говорила себе: «Нет, теперь я не могу об этом думать; после, когда я буду спокойнее». Но это спокойствие для мыслей никогда не наступало; каждый раз, как являлась ей мысль о том, что она сделала, и что с ней будет, и что она должна сделать, на нее находил ужас, и она отгоняла от себя эти мысли.
– После, после, – говорила она, – когда я буду спокойнее.
Зато во сне, когда она не имела власти над своими мыслями, ее положение представлялось ей во всей безобразной наготе своей. Одно сновиденье почти каждую ночь посещало ее. Ей снилось, что оба вместе были ее мужья, что оба расточали ей свои ласки. Алексей Александрович плакал, целуя ее руки, и говорил: как хорошо теперь! И Алексей Вронский был тут же, и он был также ее муж. И она, удивляясь тому, что прежде ей казалось это невозможным, объясняла им, смеясь, что это гораздо проще и что они оба теперь довольны и счастливы. Но это сновидение, как кошмар, давило ее, и она просыпалась с ужасом»».
Великий Толстой, как сильно, эмоционально описано чувство стыда и раскаяния, казалось бы, после счастия наступившей физической любви. Изменило ли оно поведение Анны? Нет, но ввергло в эту внутреннюю борьбу между «настоящей» и «порочной, лживой» Анной Карениной.
Поэтому неоднократно возникают слова о вине.
- «» Анна шла, опустив голову и играя кистями башлыка. Лицо ее блестело ярким блеском; но блеск этот был не веселый – он напоминал страшный блеск пожара среди темной ночи»».
- «» Анна, взглянув вниз, узнала тотчас же Вронского, и странное чувство удовольствия и вместе страха чего-то вдруг шевельнулось у нее в сердце. Он стоял, не снимая пальто, и что-то доставал из кармана. В ту минуту как она поравнялась с серединой лестницы, он поднял глаза, увидал ее, и в выражении его лица сделалось что-то пристыженное и испуганное.
Ничего не было ни необыкновенного, ни странного в том, что человек заехал к приятелю в половине десятого узнать подробности затеваемого обеда и не вошел; но всем это показалось странно. Более всех странно и нехорошо это показалось Анне»».
- «» Она чувствовала, что в душе ее все начинает двоиться, как двоятся иногда предметы в усталых глазах. Она не знала иногда, чего она боится, чего желает. Боится ли она и желает ли она того, что было, или того, что будет, и чего именно она желает, она не знала.
«Ах, что я делаю!» – сказала она себе, почувствовав вдруг боль в обеих сторонах головы.»»
- «» Она знала вперед, что все останется по-старому, и даже гораздо хуже, чем по-старому. Она никогда не испытает свободы любви, а навсегда останется преступною женой, под угрозой ежеминутного обличения, обманывающею мужа для позорной связи с человеком чуждым, независимым, с которым она не может жить одною жизнью. Она знала, что это так и будет, и вместе с тем это было так ужасно, что она не могла представить себе даже, чем это кончится. И она плакала, не удерживаясь, как плачут наказанные дети»».
- «» Ты пойми, что для меня с того дня, как я полюбила тебя, все, все переменилось. Для меня одно и одно – это твоя любовь. Если она моя, то я чувствую себя так высоко, так твердо, что ничто не может для меня быть унизительным. Я горда своим положением, потому что… горда тем… горда… – Она не договорила, чем она была горда. Слезы стыда и отчаяния задушили ее голос. Она остановилась и зарыдала»».
- «» Отчего я хотела и не сказала ему (Вронскому)?» (о признании Каренину в карете, что она любовница Вронского). И в ответ на этот вопрос горячая краска стыда разлилась по ее лицу. Она поняла то, что удерживало ее от этого; она поняла, что ей было стыдно. Ее положение, которое казалось уясненным вчера вечером, вдруг представилось ей теперь не только не уясненным, но безвыходным. Ей стало страшно за позор, о котором она прежде и не думала.
Боль в обеих сторонах головы – это реакция «настоящей» Анны и «порочной» Анны. И Анна прекрасно понимала свое положение и состояние, Вронского Толстой отодвигает от Анны Карениной, он уже в романе послушный статист.
Внутренние переживания Анны такими и остаются. Демоны и бесы, владеющие ею, наглядно показаны Толстым в эпизодах, когда приятель Весовский гостил у Карениной и Вронского, когда Анна приехала к Левину в гости. Продолжается неосознанное заигрывание и порочное кокетство.
Анна не меняется?
Да и отношения с Вронским – какими они выглядят в романе? Вот Весловский (фамилия подчеркивает) – веселый, кокетливый повеса, не чувствующий неприличного заигрывания с Китти и Анной, его Левин выгнал из своего дома.
Анна флиртует с ним. Дарья (Долли) Александровна видела, что Анна недовольна была тем тоном игривости, который был между нею и Весловским, но сама невольно впадала в него.
– Да, если правду сказать, мне не понравился тон Весловского, – сказала Дарья Александровна, желая переменить разговор.
– Ах, нисколько! Это щекотит Алексея и больше ничего; но он мальчик и весь у меня в руках; ты понимаешь, я им управляю, как хочу. Он все равно, что твой Гриша…
Вот здесь Толстой и вводит ключевое слово (по Фрейду) – «» он мальчик и весь у меня в руках; ты понимаешь, я им управляю, как хочу»».
Впрочем – все не случайно в романе. Когда Толстой описывает влюбленность 23-летнего Вронского в 28-летнюю Анну Каренину – это знак. Что такое 23 года? Вот-вот… И Толстой знает и говорит о том, что позднее описывал Фрейд и др.психологи. Молодая женщина приобретает мужчину, от которого ждет взрослых мужских поступков, и при этом стремится держать его в руках и управлять им. Это противоречие непреодолимо. С ним справиться Анна не в силах, и Толстой ярко демонстрирует это. Мальчик-офицер остается мальчиком. Это Толстой подчеркивает в романе четко сформулированными акцентами.
- «» Анна, взглянув вниз, узнала тотчас же Вронского, и странное чувство удовольствия и вместе страха чего-то вдруг шевельнулось у нее в сердце. В ту минуту как она поравнялась с серединой лестницы, он поднял глаза, увидал ее, и в выражении его лица сделалось что-то пристыженное и испуганное»».
- «» Она видела, что они чувствовали себя наедине в этой полной зале. И на лице Вронского, всегда столь твердом и независимом, она видела то поразившее ее выражение потерянности и покорности, похожее на выражение умной собаки, когда она виновата»».
- «» Она не отвечала и, склонив немного голову, смотрела на него исподлобья вопросительно своими блестящими из-за длинных ресниц глазами. Рука ее, игравшая сорванным листом, дрожала. Он видел это, и лицо его выразило ту покорность, рабскую преданность, которая так подкупала ее»».
- «» – Я беременна, – сказала она тихо и медленно.
При этом известии он с удесятеренною силой почувствовал припадок этого странного, находившего на него чувства омерзения к кому-то; но вместе с тем он понял, что тот кризис, которого он желал, наступил теперь, что нельзя более скрывать от мужа, и необходимо так или иначе разорвать скорее это неестественное положение»».
Вернусь к демонам и бесам Анны: Левин приезжает в гости к Анне. Анна бессознательно заигрывает с Левиным. Они смотрят ее портрет, написанный в Италии.
«Да, да, вот женщина!» – думал Левин, забывшись и упорно глядя на ее красивое подвижное лицо, которое теперь вдруг совершенно переменилось. Прежде столь прекрасное в своем спокойствии, ее лицо вдруг выразило странное любопытство, гнев и гордость. И Левин увидал еще новую черту в этой так необыкновенно понравившейся ему женщине. Кроме ума, грации, красоты, в ней была правдивость. Она от него не хотела скрывать всей тяжести своего положения. Левин посмотрел еще раз на портрет и на ее фигуру, как она, взяв руку брата, проходила с ним в высокие двери, и почувствовал к ней нежность и жалость, удивившие его самого.
– Да, – задумчиво отвечал Левин, – необыкновенная женщина! Не то что умна, но сердечная удивительно. Ужасно жалко ее!
Проводив гостей, Анна, не садясь, стала ходить взад и вперед по комнате. Хотя она бессознательно (как она действовала в это последнее время в отношении ко всем молодым мужчинам) целый вечер делала все возможное для того, чтобы возбудить в Левине чувство любви к себе, и хотя она знала, что она достигла этого, насколько это возможно в отношении к женатому честному человеку и в один вечер, и хотя он очень понравился ей (несмотря на резкое различие, с точки зрения мужчин, между Вронским и Левиным, она, как женщина, видела в них то самое общее, за что и Кити полюбила и Вронского и Левина), как только он вышел из комнаты, она перестала думать о нем.
Одна и одна мысль неотвязно в разных видах преследовала ее. «Если я так действую на других, на этого семейного, любящего человека, отчего же он так холоден ко мне?.. и не то что холоден, он любит меня, я это знаю. Но что-то новое теперь разделяет нас. Отчего нет его целый вечер?»»
Примерно с Италии Анну стали чаще и чаще посещать другие эмоции: Когда она думала о Вронском, ей представлялось, что он не любит ее, что он уже начинает тяготиться ею, что она не может предложить ему себя, и чувствовала враждебность к нему за это.
- «Он ненавидит меня, это ясно», – подумала она и молча, не оглядываясь, неверными шагами вышла из комнаты.
- «Он любит другую женщину, это еще яснее, – говорила она себе, входя в свою комнату. – Я хочу любви, а ее нет. Стало быть, все кончено, – повторила она сказанные ею слова, – и надо кончить».
- «» Она не отвечала. Пристально глядя на него, на его лицо, руки, она вспоминала со всеми подробностями сцену вчерашнего примирения и его страстные ласки. «Эти, точно такие же ласки он расточал и будет и хочет расточать другим женщинам!» – думала она.
- «» Моя любовь все делается страстнее и себялюбивее, а его все гаснет и гаснет, и вот отчего мы расходимся, – продолжала она думать. – И помочь этому нельзя. У меня все в нем одном, и я требую, чтоб он весь больше и больше отдавался мне. А он все больше и больше хочет уйти от меня. Мы именно шли навстречу до связи, а потом неудержимо расходимся в разные стороны. И изменить этого нельзя. Он говорит мне, что я бессмысленно ревнива, и я говорила себе, что я бессмысленно ревнива; но это неправда. Я не ревнива, а я недовольна»».
- «» Он был к ней холоднее, чем прежде, как будто он раскаивался в том, что покорился. И она, вспомнив те слова, которые дали ей победу, именно: «Я близка к ужасному несчастью и боюсь себя», – поняла, что оружие это опасно и что его нельзя будет употребить другой раз. А она чувствовала, что рядом с любовью, которая связывала их, установился между ними злой дух какой-то борьбы, которого она не могла изгнать ни из его, ни, еще менее, из своего сердца»».
- «» Раздражение, разделявшее их, не имело никакой внешней причины, и все попытки объяснения не только не устраняли, но увеличивали его. Это было раздражение внутреннее, имевшее для нее основанием уменьшение его любви, для него – раскаяние в том, что он поставил себя ради ее в тяжелое положение, которое она, вместо того чтоб облегчить, делает еще более тяжелым. Ни тот, ни другой не высказывали причины своего раздражения, но они считали друг друга неправыми и при каждом предлоге старались доказать это друг другу.
Для нее весь он, со всеми его привычками, мыслями, желаниями, со всем его душевным и физическим складом, был одно – любовь к женщинам, и эта любовь, которая, по ее чувству, должна была быть вся сосредоточена на ней одной, любовь эта уменьшилась; следовательно, по ее рассуждению, он должен был часть любви перенести на других или на другую женщину, – и она ревновала. Она ревновала его не к какой-нибудь женщине, а к уменьшению его любви. Не имея еще предмета для ревности, она отыскивала его. По малейшему намеку она переносила свою ревность с одного предмета на другой. То она ревновала его к тем грубым женщинам, с которыми благодаря своим холостым связям он так легко мог войти в сношения; то она ревновала его к светским женщинам, с которыми он мог встретиться; то она ревновала его к воображаемой девушке, на которой он хотел, разорвав с ней связь, жениться. И эта последняя ревность более всего мучала ее, в особенности потому, что он сам неосторожно в откровенную минуту сказал ей, что его мать так мало понимает его, что позволила себе уговаривать его жениться на княжне Сорокиной.
И, ревнуя его, Анна негодовала на него и отыскивала во всем поводы к негодованию. Во всем, что было тяжелого в ее положении, она обвиняла его. Мучительное состояние ожидания, которое она между небом и землей прожила в Москве, медленность и нерешительность Алексея Александровича, свое уединение – она все приписывала ему. Если б он любил, он понимал бы всю тяжесть ее положения и вывел бы ее из него. В том, что она жила в Москве, а не в деревне, он же был виноват. Он не мог жить, зарывшись в деревне, как она того хотела. Ему необходимо было общество, и он поставил ее в это ужасное положение, тяжесть которого он не хотел понимать. И опять он же был виноват в том, что она навеки разлучена с сыном».
Толстой кропотливо, обдуманно и точно описывает внутреннее состояние героев, процесс изменения настроения в отношениях. Борьба внутрення и борьба внешняя с Вронским убивает чувства и любовь. И вызывает ответную реакцию Вронского. Вронский пытается смягчить ситуацию, вернуть отношения, ищет способы снова сблизиться с Анной, она как бы и была рада этому вызову к нежности, но какая-то странная сила зла не позволяла ей отдаться своему влечению, как будто условия борьбы не позволяли ей покориться.
И Толстой показывает читателю то, что происходит в душе Вронского.
- «» Он видел, что в ней происходило что-то особенное: в блестящих глазах, когда они мельком останавливались на нем, было напряженное внимание, и в речи и движениях была та нервная быстрота и грация, которые в первое время их сближения так прельщали его, а теперь тревожили и пугали»».
- «» Она была прелестна в своем простом черном платье, прелестны были ее полные руки с браслетами, прелестна твердая шея с ниткой жемчуга, прелестны вьющиеся волосы расстроившейся прически, прелестны грациозные легкие движения маленьких ног и рук, прелестно это красивое лицо в своем оживлении; но было что-то ужасное и жестокое в ее прелести».
- «» Эти припадки ревности, в последнее время все чаще и чаще находившие на нее, ужасали его и, как он ни старался скрывать это, охлаждали его к ней, несмотря на то, что он знал, что причина ревности была любовь к нему. Сколько раз он говорил себе, что ее любовь была счастье; и вот она любила его, как может любитъ женщина, для которой любовь перевесила все блага в жизни, – и он был гораздо дальше от счастья, чем когда он поехал за ней из Москвы. Тогда он считал себя несчастливым, но счастье было впереди; теперь он чувствовал, что лучшее счастье было уже назади. Она была совсем не та, какою он видел ее первое время. И нравственно и физически она изменилась к худшему. Она вся расширела, и в лице ее, в то время как она говорила об актрисе, было злое, искажавшее ее лицо выражение. Он смотрел на нее, как смотрит человек на сорванный им и завядший цветок, в котором он с трудом узнает красоту, за которую он сорвал и погубил его»».
- «» Вронский…тяготился теми любовными сетями, которыми она старалась опутать его»».
- «» Он посмотрел на нее. Он видел всю красоту ее лица и наряда, всегда так шедшего к ней. Но теперь именно красота и элегантность ее были то самое, что раздражало его»».
- «» Чем больше проходило времени, чем чаще он видел себя опутанным этими сетями, тем больше ему хотелось не то что выйти из них, но попробовать, не мешают ли они его свободе»».
Думаю, что читателю заметно, как растет внутреннее напряжение романа при приближении к трагическому концу. Не случайно, появившиеся мысли о смерти все более и более конкретизируются. Но они тоже претерпевают изменения от – «Скоро, скоро все развяжется, и мы все, все успокоимся и не будем больше мучаться. Я умру, и очень рада, что умру и избавлю себя и вас» до – «В душе ее была какая-то неясная мысль, которая одна интересовала ее, но она не могла ее сознать. Вспомнив еще раз об Алексее Александровиче, она вспомнила и время своей болезни после родов и то чувство, которое тогда не оставляло ее. «Зачем я не умерла?» – вспомнились ей тогдашние ее слова и тогдашнее ее чувство. И она вдруг поняла то, что было в ее душе. Да, это была та мысль, которая одна разрешала все. «Да, умереть!..»
«И стыд и позор Алексея Александровича, и Сережи, и мой ужасный стыд – все спасается смертью. Умереть – и он будет раскаиваться, будет жалеть, будет любить, будет страдать за меня». С остановившеюся улыбкой сострадания к себе она сидела на кресле, снимая и надевая кольца с левой руки, живо с разных сторон представляя себе его чувства после ее смерти».
И последнее: «…все было кончено. И смерть, как единственное средство восстановить в его сердце любовь к ней, наказать его и одержать победу в той борьбе, которую поселившийся в ее сердце злой дух вел с ним, ясно и живо представилась ей.
Теперь было все равно: ехать или не ехать в Воздвиженское, получить или не получить от мужа развод – все было ненужно. Нужно было одно – наказать его».
На вопрос – почему Анна бросилась под поезд, условно можно ответить: наказать Вронского. Но это было бы слишком узкое и даже примитивное обьяснение. Настоящий ответ – во всем тексте романа. Разрушенная любовь, «Свет», непринявший выбор Анны (а «свет» в общем-то прав, как ни странно), ложь и порочность положения самой Анны, нравственный тупик, в который она себя загнала, раздвоение личности на «настоящая Анна» и «порочная Анна», и еще многое, и многое другое.
А что же Вронский? «Вронский был невысокий, плотно сложенный брюнет, с добродушно-красивым, чрезвычайно спокойным и твердым лицом. В его лице и фигуре, от коротко обстриженных черных волос и свежевыбритого подбородка до широкого с иголочки нового мундира, все было просто и вместе изящно». Привлекателен, но так ли все просто?
ВРОНСКИЙ
Один из главных вопросов, возникающих при чтении романа – а любил ли Вронский Анну Каренину? (тут не стоит очаровываться актерами, сыгравшими Вронского в фильмах, обычно его образ в кино – ложная картинка, ему по книге 23-25 лет, а играют актеры – взрослые мужчины). Так личное мнение – любил. И сильно любил, точнее был влюблен, а это несколько иное чувство – влюбленность. На серьезные отношения он был не способен, он не смог принимать самостоятельных и зрелых решений, да и началом этих отношений был грех прелюбодения.
Это просто судьба, изображенная великим писателем.
И не следует забывать, что любил Анну человек, который в романе характеризуется писателем четко и определенно: франтик петербургский, их на машине делают, они все на одну стать, и все дрянь. «Перепел, как этот щелкопер, которому только повеселиться» - (князь Щербацкий).
Далее - Вронский никогда не знал семейной жизни, его мать была в молодости блестящая светская женщина, имевшая во время замужества, и в особенности после, много романов, известных всему свету (а это хорошая школа жизни и считается нормой в жизни), поэтому Вронский удачно впитал модель поведения и образ мышления «щелкопера».
Ему и в голову не приходило, чтобы могло быть что-нибудь дурное в его отношениях к Кити. Он не знал, что его образ действий относительно Кити имеет определенное название, что это есть заманиванье барышень без намерения жениться и что это заманиванье есть один из дурных поступков, обыкновенных между блестящими молодыми людьми, как он. Ему казалось, что он первый открыл это удовольствие, и наслаждался своим открытием.
Он не мог поверить тому, что то, что доставляло такое большое и хорошее удовольствие ему, а главное, ей, могло быть дурно. Еще меньше он мог бы поверить тому, что он должен жениться. Женитьба для него никогда не представлялась возможностью. Он не только не любил семейной жизни, но в семье, и в особенности в муже, по тому общему взгляду холостого мира, в котором он жил, он представлял себе нечто чуждое, враждебное, а всего более – смешное. «Я чувствую, что у меня есть сердце и что есть во мне много хорошего. Эти милые влюбленные глаза!» - так думает Вронский.
Он абсолютно убежден, что в его петербургском мире все люди разделялись на два совершенно противоположные сорта. Один низший сорт: пошлые, глупые и, главное, смешные люди, которые веруют в то, что одному мужу надо жить с одною женой, с которою он обвенчан, что девушке надо быть невинною, женщине стыдливою, мужчине мужественным, воздержным и твердым, что надо воспитывать детей, зарабатывать свой хлеб, платить долги, – и разные тому подобные глупости. Это был сорт людей старомодных и смешных. Но был другой сорт людей, настоящих, к которому они все принадлежали, в котором надо быть, главное, элегантным, красивым, великодушным, смелым, веселым, отдаваться всякой страсти не краснея и над всем остальным смеяться (и естественно с гордостью причислял себя к этому второму «высшему» сословию).
Он не рисковал быть смешным. Он знал очень хорошо, что роль несчастного любовника девушки и вообще свободной женщины может быть смешна; но роль человека, приставшего к замужней женщине и во что бы то ни стало положившего свою жизнь на то, чтобы вовлечь ее в прелюбодеянье, что роль эта имеет что-то красивое, величественное и никогда не может быть смешна.
Он честолюбив в достижении цели завоевать Анну, и непосредственно радуется, когда чувствует, как приближается к своей цели.
Конечно – чувства Вронского под действием любви и обстоятельств трансформируются, и он понимает, что связь с Анной - не была минутное увлечение, которое пройдет, как проходят светские связи, не оставив других следов в жизни того и другого, кроме приятных или неприятных воспоминаний. Он чувствовал всю мучительность своего и ее положения, всю трудность при той выставленности для глаз всего света, в которой они находились, скрывать свою любовь, лгать и обманывать; и лгать, обманывать, хитрить и постоянно думать о других тогда, когда страсть, связывавшая их, была так сильна, что они оба забывали обо всем другом, кроме своей любви.
Но он не осознавал и не чувствовал главного – что он виновник всех несчастий (Анны, своего, Каренина, Сережи и даже маленькой дочки Анны и Вронского – Ани).
Поэтому еще Толстой употребляет слово «омерзение». Вот как пишет он о чувствах Вронского: - «И он испытал странное чувство, со времени его связи с Анною иногда находившее на него. Это было чувство омерзения к чему-то: к Алексею ли Александровичу, к себе ли, ко всему ли свету, – он не знал хорошенько. Но он всегда отгонял от себя это странное чувство. И теперь, встряхнувшись, продолжал ход своих мыслей».
- «Присутствие этого ребенка (сына Анны Сережи) всегда и неизменно вызывало во Вронском то странное чувство беспричинного омерзения, которое он испытывал последнее время. Присутствие этого ребенка вызывало во Вронском и в Анне чувство, подобное чувству мореплавателя, видящего по компасу, что направление, по которому он быстро движется, далеко расходится с надлежащим, но что остановить движение не в его силах, что каждая минута удаляет его больше и больше от должного направления и что признаться себе в отступлении – все равно, что признаться в погибели».
И Толстой, обычно пишущий без комментариев и мнения говорит: - «Ребенок этот с своим наивным взглядом на жизнь был компас, который показывал им степень их отклонения от того, что они знали, но не хотели знать».
Так что напрашивается вывод, что это чувство «омерзения» есть иллюстрация мерзости самой природы Вронского, как бы он не был привлекателен читательницам- представителям слабого пола.
СНЫ АННЫ И ВРОНСКОГО
Они видят похожие сны:
- «Мужик этот с длинною талией принялся грызть что-то в стене, старушка стала протягивать ноги во всю длину вагона и наполнила его черным облаком; потом что-то страшно заскрипело и застучало, как будто раздирали кого-то; потом красный огонь ослепил глаза, и потом все закрылось стеной. Анна почувствовала, что она провалилась…».
«Утром страшный кошмар, несколько раз повторявшийся ей в сновидениях еще до связи с Вронским, представился ей опять и разбудил ее. Старичок-мужичок с взлохмаченною бородой что-то делал, нагнувшись над железом, приговаривая бессмысленные французские слова, и она, как и всегда при этом кошмаре (что и составляло его ужас) чувствовала, что мужичок этот не обращает на нее внимания, но делает это какое-то страшное дело в железе над нею, что-то странное делает над ней. И она проснулась в холодном поту».
- ««Я видела, что я вбежала в свою спальню, что мне нужно там взять что-то, узнать что-то и в спальне, в углу, стоит что-то». «И это что-то повернулось, и я вижу, что это мужик маленький с взъерошенною бородой и страшный. Я хотела бежать, но он нагнулся над мешком и руками что-то копошится там...» «Он копошится и приговаривает по-французски, скоро-скоро и, знаешь, грассирует: Il faut le battre le fer, le broyer, le p;trir... <Надо ковать железо, толочь его, мять... >».
Вронский: - «Мужик-обкладчик, кажется, маленький, грязный, со взъерошенной бородкой, что-то делал нагнувшись и вдруг заговорил по-французски какие-то странные слова. Да, больше ничего не было во сне, – сказал он себе. – Но отчего же это было так ужасно?» Он живо вспомнил опять мужика и те непонятные французские слова, которые произносил этот мужик, и ужас пробежал холодом по его спине.
Зловещие и вещие сны, можно, конечно, представить, что мужик – это Вронский, который «делает это какое-то страшное дело в железе над нею, что-то странное делает над ней», и это сравнение допустимо, но также мужик с железом являет собою символ приближающейся трагедии, на железных, стальных рельсах заканчивается жизнь Анны Карениной.
БЕТСИ ТВЕРСКАЯ
Персонаж, который хочется выделить отдельно, особенно после прекрасной игры незабываемой Майи Плесецкой в фильме 1967 года. Кто она – Бетси? Умная, тактичная, красивая женщина. Бетси Тверская – это Анна Каренина, если бы она приняла правила игры «света». Но Анна выбрала другой путь – «ЛЮБОВЬ», и этого искреннего чувства «свет» не мог понять и простить Анне.
КОНЕЦ
Но все ближе и ближе развязка в романе, возрастающее напряжение, ужасы в сознании и чувствах Анны, угрожающие образы по дороге на станцию, безобразные соседи по купе – все это все более и более сжимает пружину, и читателя преследует ощущение неизбежной и страшной трагедии. И «красный мешочек» не спасает:
- «И ровно в ту минуту, как середина между колесами поравнялась с нею, она откинула красный мешочек и, вжав в плечи голову, упала под вагон на руки и легким движением, как бы готовясь тотчас же встать, опустилась на колена. И в то же мгновение она ужаснулась тому, что делала. «Где я? Что я делаю? Зачем?» Она хотела подняться, откинуться; но что-то огромное, неумолимое толкнуло ее в голову и потащило за спину. «Господи, прости мне все!» – проговорила она, чувствуя невозможность борьбы. Мужичок, приговаривая что-то, работал над железом. И свеча, при которой она читала исполненную тревог, обманов, горя и зла книгу, вспыхнула более ярким, чем когда-нибудь, светом, осветила ей все то, что прежде было во мраке, затрещала, стала меркнуть и навсегда потухла».
Свет погас. Свеча погасла. Но как это гениально описал Толстой! Трагизм, ужас, страх, боль – и рядом жизнь и книга, которую читала и в которой была героиней Анна. Потрясающее описание – другого определения не нахожу…
Есть ли смысл анализировать и оценивать поступки и жизнь Анны Карениной? С бытовой точки зрения, казалось бы, и видны ошибки. Но с точки зрения великой литературы – Толстой гениален. Создать образ женщины, завоевавшей умы и сердца миллионов читателей нескольких эпох, и дочь Анны Карениной – Аня – символ, что в этой жизненной цепочке не будет перерывов и остановок, в различных вариациях Анна Каренина, жаждущая любви и счастья – вечный образ.
Да, болезнь «Анна Каренина», которая есть у нас всех, или порок души Анны Карениной можно назвать так: «Я вижу мир правильно, и я вижу, что он – неправильный, это же очевидно».
«Я не виновата, что Бог меня создал такою, что мне нужно любить и жить», – говорит о себе Анна.
Поэтому у Толстого «Мне отмщение, и Аз воздам» складывается из двух основных понятий: «нет в мире виноватых» и «не нам судить». Кажется, он говорил, что хотел создать образ женщины ни в чем не виноватой и жалкой. Возможно термин «жалкая» в 19-ом веке понимался по-другому, мне ближе по душе – страдающая.
Сложное испытание любовью, это как бы пробный камень для людей. Как писал О.Уайлд – настоящую ценность любви знает лишь тот, кто ее потерял.
Да - в романе логика событий складывается таким образом, что возмездие следует по пятам за героями, Толстой говорил о нравственной ответственности человека за каждое свое слово и каждый свой поступок. Сама того не желая, Анна всем приносит несчастье. И Каренину, который говорит: «я убит, я разбит, я не человек больше», и Вронскому, который признается: «как человек – я развалина», и самой себе: «была ли когда-нибудь женщина так несчастна, как я», – восклицает она.
«Мы любим себе представлять несчастие чем-то сосредоточенным, – говорит Толстой, – фактом совершившимся, тогда как несчастие никогда не бывает событие, а несчастие есть жизнь, длинная жизнь несчастная, то есть такая жизнь, в которой осталась обстановка счастья, а счастие, смысл жизни – потеряны».
И мне представляется, что Анна, сделав свою жизнь и судьбу несчастной, легла на рельсы, убивая себя как соучастника преступления, которое совершил Вронский: смотрящий на женщину с вожделением уже прелюбодействовал с нею.
У меня нет желания, да и сил, пожалуй, углубляться в образы Каренина, этого вечного ребенка и вызывающего самое сильное сочувствие в романе, в поиски Левина и становление его семейных отношений. В романе тысячи образов, вызывающих сильнейшие эмоции и заставляющих мозг кипеть, я не знаю – когда решусь перечитать его. Я готов пролить слезы о судьбе Анны, и это были бы неподдельные переживания от общего и главного впечатления от романа. Раскладывать по составляющим образ любимой и трагичной героини – неблагодарное занятие. Мне просто хотелось поделиться мнением – как создал Толстой своих героев, ну а наше читательское впечатление имеет право на самостоятельную жизнь.
ПСИХОЛОГИ И ПСИХИАТРЫ
Анна Каренина интересна не только читателю. Психиатры и психологи изучали ее образ как обьект. Они диагностируют Пограничное расстройство личности (эмоционально неустойчивое расстройство личности, пограничный тип, сокр. ПРЛ) — расстройство личности, характеризующееся импульсивностью, низким самоконтролем, эмоциональной неустойчивостью, высокой тревожностью и сильным уровнем десоциализации.
Их чувства к другим часто колеблются от обожания или любви к гневу или отвращению после разочарования, угрозы потери кого-либо или чувства потери уважения в глазах значимого для них человека. Этот феномен, иногда называемый расщеплением Эго, включает смену оценок от идеализирования других до их обесценивания. Вместе с нарушениями настроения идеализация и обесценивание могут подтачивать отношения с семьёй, друзьями и коллегами. Мнение о себе также может быстро меняться от «я здоров» к «я нездоров».
Страстно желая близких отношений, люди с ПРЛ склонны к опасным, избегающим, амбивалентным или полным страха моделям преданности в отношениях, они часто видят мир опасным и злорадным. ПРЛ, как и другие расстройства личности, связано с повышением уровня хронического стресса и конфликтов в романтических отношениях, сниженным уровнем удовлетворённости романтическим партнёром, домашним насилием, нежеланными беременностями.
Как ни странно, но я соглашусь с тем, что психологически Анна Каренина может быть оценена как страдающая Пограничным расстройством личности. Все симптомы налицо. Но кто скажет, что любовь и влюбленность есть здоровое состояние?
ФИЛЬМЫ
«Анна Каренина» 1967 года – это концентрированное выражение сути Анны Карениной. Пожалуй – лучшее в кинематографе, учитывая продолжительность в 2 серии.
Мне понравилась Софи Марсо в американском фильме 1997 года, блестяще сыгранная роль. Этот фильм стоит смотреть.
Английский фильм 2013 года с Кирой Найтли – интересный, концепция «жизнь – театр» успешно реализована в фильме. Кира Найтли приобрела штампы игры русских девушек («Доктор Живаго»), мимикой подчеркивает свою «русскость», но актриса красивая, яркая. Возможно этого и достаточно.
Вронские и Каренины в обоих фильмах на личный взгляд не соответствуют настоящему в романе. В американском фильме Вронский – как блондин-сержант американской армии, хотя играет качественно, в английском фильме Вронский – кудрявый блондин, весь взбудораженный. Каренин (фильм США) – поверхностный, грубый, в английском фильме Каренин – излишне стилистичен.
Очень достойный фильм Сергея Соловьева. Татьяна Друбич (Соловьев называет ее лучшей Анной Карениной в кино, и, возможно, он не ошибается), Янковский – обожаю его роли, в нем столько глубины. Вронский (Бойко) – возможно попал в образ из романа, но слишком много в нем покорности и самоунижения. Смотреть стоит. Друбич действительно хороша.
Единственное, что мне не понравилось – акцентирование на морфии. Анна Каренина не наркоманка. И раздвоение личности – не наркотическая проблема, кстати, в начале 20-го века кокаин продавали свободно в аптеках.
Фильм Шахназарова – «История Вронского»: К.Шахназаров не снимает плохих фильмов. Где-то он упоминает, что хотел видеть агрессивную Анну Каренину. И вот поэтому мне абсолютно не понравилась Боярская, в ее исполнении Анна Каренина – не Анна Каренина. Вронский (Матвеев – после фильма «Бесы» чрезвычайно уважительно отношусь к его игре) – хорош, естественнен и трагичен. Каренин (Кищенко) – на личный взгляд очевидная неудача, грозный генерал-полковник без нюансов и оттенков, если только таков был замысел.
Левины во всех фильмах кстати хороши.
По несколько раз я пересматривал фильмы, многие сцены изменены, вставлены отделные диалоги из романа, их говорят не те герои, как в романе, кое-что добавлено от постановщика, но чем больше смотришь фильмов об Анне Карениной, тем легче сформировать некий собирательный образ героини.
Любой фильм об Анне Карениной – это обман зрителя. Потому что никогда и ни одному филму не передать все богатство и глубину текста самого романа.
Но обещаю- вам гарантировано при просмотре всех фильмов эстетическое удовольствие от красивых постановок, костюмов и замечательной музыки, в основном – русской классической, она в состоянии компенсировать те огрехи, заметные вдумчивому и внимательному читателю, которые будут в фильме.
CODA
Закончить заметки мне хочется словами Толстого. Помните - Вронский на станции и едет в Сербию, там разговаривает с Сергеем Ивановичем:
– «Да, как орудие, я могу годиться на что-нибудь. Но, как человек, я – развалина, – с расстановкой проговорил он.
Щемящая боль крепкого зуба, наполнявшая слюною его рот, мешала ему говорить. Он замолк, вглядываясь в колеса медленно и гладко подкатывавшегося по рельсам тендера.
И вдруг совершенно другая, не боль, а общая мучительная внутренняя неловкость заставила его забыть на мгновение боль зуба. При взгляде на тендер и на рельсы, под влиянием разговора с знакомым, с которым он не встречался после своего несчастия, ему вдруг вспомнилась она, то есть то, что оставалось еще от нее, когда он, как сумасшедший, вбежал в казарму железнодорожной станции: на столе казармы бесстыдно растянутое посреди чужих окровавленное тело, еще полное недавней жизни; закинутая назад уцелевшая голова с своими тяжелыми косами и вьющимися волосами на висках, и на прелестном лице, с полуоткрытым румяным ртом, застывшее странное, жалкое в губах и ужасное в остановившихся незакрытых глазах, выражение, как бы словами выговаривавшее то страшное слово – о том, что он раскается, – которое она во время ссоры сказала ему.
И он старался вспомнить ее такою, какою она была тогда, когда он в первый раз встретил ее тоже на станции, таинственною, прелестной, любящею, ищущею и дающею счастье, а не жестоко-мстительною, какою она вспоминалась ему в последнюю минуту. Он старался вспоминать лучшие минуты с нею, но эти минуты были навсегда отравлены. Он помнил ее только торжествующую, свершившуюся угрозу никому не нужного, но неизгладимого раскаяния».
Нет вины ни в чем Анны Карениной. Она своей смертью приобрела полное искупление. И невозможно равнодушно читать эти строки из романа. Читайте великую литературу. Не тратьте время на пустяки.
А Анна Каренина пусть запомнится нам такою, какою она была тогда, когда Вронский в первый раз встретил ее на станции, таинственною, прелестной, любящею, ищущею и дающею счастье...