Забыты все те,
кого тогда обнимали,
оставались на ночь
и полжизни проспали.
Очнувшись, волшебную
воду пили,
вставали, гуляли, гуляя,
всё вокруг покупали.
Устали, устав, как могли,
так любили,
в желании быть поднимались
всё выше и выше
и пропадали каждый в своём
удивительном месте.
Я их больше не вижу,
загадки исчезли.
А завтра случится последняя,
двадцать восьмая осень
и заблудится
в собственных листьях,
где мы не увидимся
той избалованной ночью,
провожая в мимо идущем
трамвае случайные лица.
Всё, что дольше,
чем две минуты уже неправда,
кто меня полюбил за это,
тот долго смеялся,
мне лет сто не услышать
пение брата,
песни тихо ушли,
я остался.
Странный запах с уютом
восточных и западных улиц,
не осталось, вдруг,
не исхоженных мест больше,
но они ведь могли, могли,
но ведь не обернулись,
поделившись со мной
своей отутюженной болью.
Теперь же толпа городов
умиляется над моим плачем,
не зная, как утомительно
долго привыкнуть к потерям,
к вечным сменам пейзажа
и разноколиберным платьям,
провожая меня к заведомо
запертым дверям.
И к груди не потянется сжатый
кулак перед флагом,
и потухнут глаза,
ускользая за тень.
Я останусь
не сломленно твёрдым,
возвращаясь
к любимым из мрака,
оставляя на память себя,
уже мёртвым.