(Ода черноплодной рябине, неожиданно сложившаяся
в канун праздника Преображения Господня)
Славься и пой! (Брызнул первые звоны
к празднику радостной бронзою храм.)
О, самоцветный привесок к дарам
северной скуповатой Помоны!
Ягода – в ризе темно-лиловой
великопостный полиелей,
гривенничек из копилки затей
хмурого старца из града Козлова!
Ягодка – килик черно-лощеный,
пурпуром синим пречудно полна,
в землях без винограда – вина
терпкого бог, Дионис, окрещенный
водами Цны, и Упы, и Оки...
Разве забыть, как июльскими днями
таинств твоих, как пунцовое пламя,
первые вспыхивают листки!
От твоего несравненного сока
с каплей железа и крови (но чьей?)
дум моих памятливый ручей
тянется вспять – к тем холмам, к тем истокам,
к тем облакам, – и, вобрав болевое,
смертное чувство, и ясной тоской
поле мое орошая живое,
древнее, – с Цной, и Упой, и Окой
мирно и медленно в мировое
лоно впадает сыновней рекой.