и такой момент настает, когда уже, кажется, все...
думаешь, что я несу, о ком, почему мне не похрен?
и люди вокруг думают, что сумасшедший несет?
что бельма пялит, когда он допьется и сдохнет?
долго живу и влачу, одряхлел, почти уже слепну.
кисти молчат и нелепо трясутся, они неверны мне.
и сам себе верю едва, хоть порой благолепно
страстно и с болью в душе отстрадал бы молебен:
пусть мои стены сыры и серы, но не молкнут вовеки.
разве не свят этот свет, хоть почти недоступен?
неуживчивый солнечный свет, которому древние греки
каких только свойств и талантов не приписали. преступно
темно в моем маленьком мире, и стены преступно нагие...
говорил как-то друг мой Франсиско: Франсиско, довольно
клиентов пугать и неволить, в кошмары их завлекая.
но к черту! что он понимает? неужто он знает, как больно,
когда это рвется наружу, когда перед взором нагая,
как есть, без прикрас злая правда ярится, хохочет,
грозится всего изничтожить, покуда на свете
не проявлю то, что хочет она... что, проклятая, хочет?
крепко кисти держи, человек, и пиши, что приметил.
что узнал, то клади не на холст, так на самые стены.
не пусты и серы теперь. красок довольно. и стало
как будто светлее и ярче. просторнее стало, наверное.
и стенам и мне и богиням моим полегчало.