БОРИСУ
Дует ветер борей
С полунощных морей
И, в полёте свечу заприметив,
Он, упрям и колюч,
Разорвёт стаи туч
И разыщет заброшенных в нетях.
Вот Москвы он достиг,
На пути не утих,
У окон моих крепкие рамы,
Но трепещет стекло,
Под угрозой тепло
И в руинах бумажные храмы!
Он мне спать не даёт,
Он басит и ревёт,
Будет тлеть и чадить, и – к рассвету!
С опалённым крылом,
Не пешком, так ползком
Будем двигаться в сторону света…
* * *
Жил монахом в миру, на высоком столпе-этаже.
Не святою водой – жгучей водкой от мира спасался:
Так Господь попустил – чтоб слагал небывалые стансы,
Но литая строка прямо в сердце дала рикошет.
И когда над Москвой воспалённое Марсово око
Загорелось кровавым, сорвавшись с мерцанья, вразнос,
По прохладной, небесной, не видимой снизу протоке
Что-то кровное мне унесло…обожгло…вознеслось.
ПЛАВАНЬЕ
На границе упругой воды и небесного света,
Если плыть на спине, на пологой озёрной волне,
То небесный пейзаж отразит и земные приметы,
И сердечную память любви, растворённой во мне.
Там плывут облаками посланья, не чая ответа:
Белый конь без поводьев – он помнит о ком?
Об одном шахматисте, зачем-то рождённом поэтом,
О поэте другом, что покинет земной окаём?
Взвился конь вороным, заслонив излучение света,
Потемнела вода, потянуло прохладой с глубин…
На небесных полянах пасутся на воле поэты,
Хомуты и уздечки забыв в общежитье Земли.