За всю жизнь мне встретилось немного умных людей. Пожалуй, всего один.
Было это в самом конце 1981 года. Тогда я, срочный солдатик, лежал в Военно-медицинской академии в городе Ленинграде. В госпитальной терапии. И там светила смотрели меня в зазорную трубу, вставив с заднего конца. Ничего не найдя там нового, выслали обратно в часть – дослуживать срок...
Солдатиков вроде меня в богоспасаемой лечебнице было немало, ровно столько, чтобы хватало работать по кухне. Ведь генералов-адмиралов мыть посуду не поставишь. За всю жизнь я не перемыл столько тарелок, сколько в этот последний месяц года восемьдесят первого. После дежурства румяные поварихи накладывали нам, рядовым, по тарелкам без меры всего-всего. И к отправке в ряды у меня тоже накопилась довольно румяная ряха.
Новый 1982 год встречали с генералитетом, мандаринами и шампанским. Потом направились в актовый зал, смотреть фильм. Тут прибегает как нахлыстанный главврач:
– Это что? Нарушение распорядка, марш все по своим палатам!
Начальники, те ноль внимания: как сидели, так и сидят. А мы, рядовой и сержантский состав, по койкам, смотреть фильмы во сне. Главврач почему такой. Подбивал, по слухам, клинья к сестре – попользоваться насчёт клубнички, а та без внимания. Ну и лютовал...
Вот там я познакомился с одним чудным старичком. Уже преклонным старичком, уже обрадованным, а потому без вообще присущих старому возрасту "особенностей". Был он из постоянных, лежал для замены кардиостимулятора. Мне, молодому дураку, это санскрит и тёмный лес.
Меня он раскусил и звал Печориным. Так и сказал, провожая в часть:
– Итак, Печорин едет на север.
Чистая незабвенная правда. Печорин, он что: он тоже из необрадованных, и потому не радуется сам и не радует других. Это дважды два.
Имени моего старца память не сохранила, и слава богу. Не будет поминаться всуе в контексте, которого это имя много превосходнее.
Беседовали мы часто и обо всём. Он давал послушать свой приёмничек, маленький такой, но брал "голоса". Просил узнать – что там брешут о переменах в руководстве? Я пересказывал новости Би-Би-Си и "Голоса Америки". Уже в части получил от него открытку, то-то небось удивился замполит. Если не всполошился. Время было такое... время наживок. Вот сейчас время наживы, хотя и это проходит. А тогда – наживок. Заглотнул – и амба карасику... Ничего, обошлось.
Старец Николай Гурьянов, про которого узнал много позже, вот он, по описанию, походил на моего профессора. Не умом каким-то сверхъестественным, я сказал – умный человек, но это за неимением более подходящего слова, а скорее прозрением как есть. Умный человек, обычный, нормальный, всегда заглотивши наживку в той или иной форме и потому откликается на ловца, а это совсем даже не то, что нужно. Ну, кому-то нужно, а кому-то, может, и не нужно. Это ловцу виднее. Это его задача.
Когда я вернулся в часть, где меня и не чаяли уже видеть и думали, что Тюкова всё, комиссовали, а потому разграбили тумбочку, всё-всё вынесли, вплоть до зубной щётки, то сразу окунулся из огня интеллектуальной беседы в полымя гарнизонной кухни. Злой на меня сержант тут же поставил в наряд по кухне, "истопником". Кто бывал, тот знает: ад. Это название истопник, а на самом деле прислуга за всё. Печки ведь остались в прошлом.
И это было мне полезно и вовремя. Как в сказке, жизнь окунает нас из котла в котёл, там кипучий кипяток, там ледяная водица, а там, глядишь, и молоко... Кто все эти котлы прошёл, тот, считай, был неплохим истопником. С чистыми руками и пустым умом. Потому что думать там некогда. Носишься как нахлыстанный, как главврач.
Тогда и смерть не смерть – успение.
А в зазорную трубу смотреть – дело, конечно, увлекательное, да только бесполезное. Те звёзды, что там покажутся, гораздо ближе, чем кажутся, и даже совсем близко.
Умный человек поднасрёт в душу, а потом сморщит нос: ф-фу... воняет! Да, есть маленько. Только это всё не моё – нажитое, наживка... Моё тоже есть. И тоже... незвёзды. Но ведь своё не пахнет.
Уйти без имени, уйти совсем, чтобы и всуе не поминали, чтобы – как глянут в трубу, а там – никого...
21 августа 2021 г.