Ах, как розы цвели горделиво,
скрывая свою беззащитность!
И, топорща иголочки,
алые губки надув,
Как следили они
за полетом шмеля-паразита,
Что гудел о каком-то
несбыточном счастье
в бреду.
Ах, как солнце палило,
лучи распластавши в зените,
Как, тяжелые веки прикрыв,
зной к земле свои щеки прижал!..
И, листом пошуршав,
кто-то тихо сказал: "Извините!"
И, помедлив,
куда-то
в далекую даль убежал.
Был двенадцатый час -
тот, что дарит минуты покоя,
Чтоб слова,
как застывшие осы,
не смели звенеть.
Ах, как розы цвели,
и мерещилось розам такое,
Что уж дальше, казалось,
им некуда больше краснеть.
Зной ладони простер,
в них лежит неподвижное солнце,
Гладь реки ослепляет,
и красками бредит Матисс,
Шмель-безумец гудит
иероглифом в хокку японца,
Звук, как ноты застывшая капля,
над розой повис.
Раскалялась трава.
Что-то глухо вздыхало в овраге.
Где-то в поле стучал,
задыхаясь,
косилки мотор.
И далекой грозы
полыхали беззвучно зигзаги,
Над землею рисуя
губительной страсти узор.
Пять распахнутых глаз,
пять бутонов,
пять звездочек ярких.
Что им знаки любви,
если вот он - двенадцатый час!
Ах, как розы цвели,
полыхая в объятиях жарких,
В мирозданье вонзив
пять о чем-то взыскующих глаз.