На кладбище тихо, ни звука.
И в этой тугой тишине
тоска, как бродячая сука,
в ладони вдруг сунулась мне:
мол, выверни душу, как сумку,
мол, что у тебя там на дне?
А я не имею привычки
на кладбищах плакать навзрыд,
из нежных душой меня вычти,
когда у другого болит,
но вспыхнула память, как спички,
и я отшатнулась: горит.
Взлетевших сорок всполошённых
от взгляда укрыло листвой,
не вздох, и не всхлип, и не шорох -
из глотки нечаянно - вой.
Но юркнул под ветку мышонок -
обычный мышонок, живой.