Алексею Мельникову
Страх один тогда внушали маме
на моём лежавшие столе
сборники то о Прекрасной Даме,
то о сероглазом короле.
Поберечь бы матушкины нервы.
В пику поэтической тоске,
на дворе был девяносто первый:
грохотали танки по Москве.
Уходила красная эпоха,
начинался новый карнавал.
Ночь прошла от выдоха до вдоха,
надо мною август полыхал.
Статуя валилась с пьедестала -
по Лубянке прокатился рёв.
Я читал. Мне всё недоставало:
Мандельштам, Зенкевич, Гумилёв.
Что теперь от этого осталось?
Кладбище старинное мести.
Осень. Снова утро занимается.
Холодно. И после десяти
можно потихоньку возвращаться
и сидеть на кухне, глядя в пол.
Терпеливо с дочкой препираться.
Ждать, когда отпустит - валидол.
Мгла легла на старые ступени.
Всё прошло, конечно, и бог с ним.
Много было сильных впечатлений.
Мы с тобой на кухни посидим.