Я вижу, что кто-то читает
мои старые стихотворения.
"Неизвестный читатель"
заходит
порой
дважды в месяц,
порой
раз в полгода,
и выбор его
всегда неизменен.
Сайт не даёт
никакой информации.
Но, видит дьявол,
я догадываюсь
кто ты.
Что ж ты читаешь лишь старые вiршi?
Неужели
я стал
хуже намного
писать?
Или всё, что со мной было дальше
тебе совершенно
неинтересно?
Не видишь себя
в новых строчках -
зачем на них тратить время?
А со мной было многое,
по меркам,
естественно,
деревенского
дурачка.
Пусть археологом стать
не срослось,
кого-то другого
я даже не строил,
но как-то работал шесть лет,
спуская зарплату
преимущественно
на вино.
Снимал две квартиры
поочерёдно
в столицах,
однажды любил,
теперь вот
спокойно
ко дну
направляюсь.
Я сам
выбирал этот путь
и с гордостью
смерть за него
принимаю.
Последним
под кромкой воды
исчезнет мой поднятый фак.
Мне не о чем
говорить с тобой.
Или вернее,
я не хочу говорить с тобой, -
этими словами
я пытаюсь скрыть
что не хочу тебя
разочаровывать
в личной беседе,
как разочаровывал
всех.
Однако
мне важно,
чтобы ты знала.
Ведь всё что дальше
происходило,
если и не касалось,
то очень к тебе относилось:
этим я стал человеком
тогда -
после невстречи
с тобой.
Тогда я решил
всё доводить до конца
ради безумной идеи,
больше похожей на сон,
ведь смерть
предначертана каждому,
а счастье -
лишь глупым
и тем,
кто пытался.
Поэтому после,
всегда,
я пробирался так,
как могли только Багратион
и,
возможно,
Исус.
Я выжимал
солёную воду
из камня.
И попадал
в тысячную
процента.
Меня считали
просто тупым
и упёртым,
не понимая
чего это стоит -
идти
за мечтой
до конца.
Да, я был счастлив,
не долго,
зато
совершенно.
Благодаря тому
что не встретил
тогда
тебя.
А самое главное -
всё это делал
со связанными
руками.
Ведь мои руки,
как бы иным не казалось,
это стишки.
И всю эту дичь
так похожую на волшебство
мне творить
приходилось
без них,
а почему?
Понимаешь,
сейчас - совершенно серьёзно,
ты единственный человек,
который сказал
об этих стихах
"Подожди
я
немного
поплачу.
Попустит"
или что-то
подобное.
Кому бы я их не писал,
после
тебя
над моими стихами
не плакал
больше никто.
По крайней мере,
мне о таком
не сообщали.